Замерз я сердцем, но ничего, держусь. Немец за куст зашел, повернулся спиной и сел по нужде. «Ах, ты, — думаю, — гадость какая!» И очень мне была охота ножом его пырнуть. Но нельзя. Не имею права задание портить.
Чего смеетесь? Ничего тут смешного нет. Если вас одна глупость интересует, то я могу совсем воздержаться рассказывать.
После во дворе старший ефрейтор наряды в караулы назначал. Охрана сильная. Чего им на своем собачьем языке говорил, наставлял, я, конечно, понять не мог. И отсюда делаю себе замечание. Если полсотни немецких слов наизусть выучить, голова от этого не распухнет, а польза для разведчика основательная. А то был я, как чурка с глазами, даже сейчас вспоминаю — совестно.
Установил: штаб тронуть ввиду сильной охраны не придется, но вот пункт сбора донесений немцы на околице в блиндаже устроили. Для того они на отшибе обосновались, чтоб лишнего движения в расположении не было.
Вернулся, доложил лейтенанту. И сделал свое замечание о пункте сбора донесений.
Только брезжить начало, пошли.
Мне лейтенант часы показал и велел: как стрелке без четверти подойти, резать связь. Задание крохотное.
Но тут обмишурился я. Неосторожность допустил. Разбил часы о камень или о железо, только стали они. Меня в жар и холод. Но я себя в руки забрал. Начал считать про себя. До шестьдесят сочту, делаю отметку. Так лежал и считал. В глазах темнело, по телу мурашки. «Вот, — думаю, — собьюсь». А от этого еще больше сомнение.
Досчитал положенное. Чиркнул ножом провод. И прямо к околице, где пункт сбора донесений.
Но там уже порядок.
Ребята обер-фенриха с головой в шинель завернули и на руках несут, словно утопленника. Остальные фрицы уже ноги вытянули.
Красивая картина!
У товарища лейтенанта полная канцелярия в мешке.
Ушли в лес. Настроение у всех приятное, торжественное. Между прочим, я уже налегке. Тол немцам на шоссе оставил для личного употребления.
Говорю Зое:
— Разрешите? Такой сундук за собой таскать беспокойно.
— Не беспокойтесь, — говорит.
Если б мне мое звание позволило, я б, конечно, приказал. А так — ничего не поделаешь. Иду, хромаю. Псы мне ногу пожевали все-таки.
Ночью стали переходить линию фронта. На засаду напоролись. Взяли нас фрицы в оборот. Брызжут из автоматов — деваться некуда.
Приняли мы круговую оборону.
Подползаю к лейтенанту.
— Разрешите обратиться? Вот, — говорю, — беспокоюсь, как бы нашего обер-фенриха немцы случайно не повредили. Очень сильно шалят.
Лейтенант соглашается:
— Обстановка сложная, действительно.
Предлагаю: пускай Зоечка его допросит и по радио показания передаст; она же десятиклассница, образованная девушка.
Начала Зоя обрабатывать обер-фенриха. В левой руке у нее пистолет, а правая на ключе лежит.
Мы, конечно, кругом стреляем, мешаем ей с немцем работать. Но, ничего не поделаешь, такая обстановка сложилась.
Может, мне и чаю пить вовсе никогда не пришлось бы, но вовремя подоспели бойцы из прикрытия. Значит, отбились.
Проползли под проволокой. Она уже подрезана была. Даже не поцарапались. Свои уже скоро рядом. Подошел к Зое, вроде как который час. спросить. Смотрю, у нее за спиной рации нет. А рацию обер-фенрих на своей спине тащит.
— Что ж, — говорю, — товарищ Емельянова, сержанту Григорию Кобзеву рацию доверить нельзя, волоски нежные. А фрицу доверять вы можете.
Зоя обернулась ко мне и сказала:
— Я знаю, как с немецкими собаками обращаться, а вот вы еще не совсем научились.
Ушла. Ничего не скажешь. Слаб я оказался в смысле дрессировки. Но, ничего, мне с ними в цирке не выступать.
Всё. Больше ничего такого и не было.
В разведке теперь самое трудное — это попасть в разведку. Теперь всем лестно по личному приказу Наркома какое-нибудь особое задание выполнить.
Когда нам худо было, лейтенант так и сказал:
— Помните, товарищи, чей приказ выполняем.
Вот мы и помнили.
Слышали, сегодня артиллерия наша долбала? Так это она по нашему указанию. Немцы в балке вроде клуба оборудовали. Собрание у них на шесть часов было назначено по случаю их праздника. Ну, вот мы им от себя угощение выставили. Нам, конечно, пригласительных повесток не присылали, но обер-фенрих в кармане держал. Красивая повестка, даже цветочек в уголке нарисован.
Теперь мне, ребята, минуток шестьдесят побыть одному надо. Я мысли собрать хочу. План имею. Я там кое-что высмотрел.
А насчет Зои — я теперь с ней куда угодно пойду. Большое уважение имею. Твердый товарищ!