Бой рассыпался на одиночные схватки. Дрались в воде. Когда бросали гранату, подымался фонтан грязи. На месте взрыва, сквозь разорванный мох, можно было провалиться, как в колодец.
Наши бойцы вели с собой «языка». Они оставили его в прикрытии за огромным валуном, круглым, будто искусственно обточенном.
Немцы обнаружили пленного и направили сюда весь пулеметный огонь. Они решили убить «языка» во что бы то ни стало.
Пули, стуча о камни, отлетали расплющенными. И вот одной такой пулей пленный был убит.
Бойцы прошли за «языком» немало километров. Шли по преющим болотам, карабкались по скалам из розового гранита, шагали по тундре, заросшей жесткими низкорослыми деревьями, переправлялись через порожистые незамерзающие реки.
А теперь этот «язык» никуда не годился.
Немецкий отряд удалось притиснуть к трясине, покрытой тонкой пленкой хрупкого льда. Дальше была река.
Бой достиг последней степени ожесточения.
На поверженного врага наступали, топя его. Раненые цеплялись за кочки, чтобы не утонуть. Немцам приходилось плохо. Тогда они выбрали самого сильного, вручили ему сумку с донесениями и, прикрывая огнем, дали ему возможность перебраться на ту сторону реки.
Сержанту Юрию Кононову было приказано догнать немца и взять его взамен убитого «языка». Кононов бросил шинель, остался в ватной куртке и, взяв лыжи в руки, побежал к реке.
На берегу он стал разуваться. Ему кричали:
— Давай скорей, а то уйдет.
Кононов устал, он прошел двое суток натощак. Немец был сыт и проделал путь в восемь раз короче. Нужно начать «обыгрывать» немца сейчас же. Для начала сухие ноги это уже не так плохо. И Кононов перешел реку разутым. Голые ноги в ледяной воде почернели, и боль подходила к сердцу. Но зато, когда он стал на лыжи, у него были сухие ноги.
По ту сторону лежала тундра, покрытая снегом, рыхлым и мокрым, как пена.
Немец ушел далеко вперед. Он шел быстро. Бамбуковые палки взлетали в его руках. Он походил на водяного паука.
На севере погода меняется быстро. Но пурга возникла исподволь. Сначала по насту бежала сухая снежная кисея. Было такое ощущение: словно идешь по быстро текущей белой реке. Потом снежное течение поднялось до колен, потом волна его достигла груди и, уже рвущаяся и стонущая, взметнулась над головой.
Кононов продолжал шагать, стараясь только, чтобы ветер все время бил в правую скулу — этим он определял направление.
Немец не умел ориентироваться по бешеному течению ветра. Он заблудился и вынырнул совсем рядом из белого сумрака.
Для немца всё было гораздо проще. Ему надо убить Кононова, чтобы избавиться от преследователя. Кононову нужно взять немца живым.
Немец дал несколько очередей, потом выждал, отошел в сторону и снова стал на лыжи. Но, сбившись с пути, потерял направление и теперь шел в сторону озера.
Пурга стихла так же, как и началась — исподволь. Она высушила снег, и снег стал сыпучим, как мука.
Немец шел впереди, и ему приходилось прокладывать лыжню для Кононова.
Скоро немец свернул к скалистому плоскогорью. На его каменной поверхности снега совсем мало. Кононов снял лыжи и понес их в руках. Немец тоже хотел снять лыжи, но, когда он останавливался, намереваясь сделать это, Кононов открывал огонь.
Немец стал уставать. Он останавливался и ждал с автоматом в руке Кононова, словно приглашая его на поединок. Но Кононов садился на камень и спокойно следил за немцем, а когда немец садился, Кононов начинал ползти к нему, и немец вставал. Он стоял, пока Кононов лежал на земле и отдыхал.
Выведенный из себя, немец закричал и погрозил Кононову кулаком, а потом погнался за ним.
Ни разу до этого Кононову не приходилось бегать от немца. Вначале Кононов остановился, чтобы встретиться с, немцем грудь с грудью, но потом сообразил, что это сейчас ни к чему, и быстро побежал от немца. И даже несколько раз нарочно упал, чтобы заставить немца увлечься преследованием и потерять на это и время и силы. Немец отказался от преследования, повернул и спустился к реке.
Лед реки, чисто подметенный ветром, блестел. Берега реки — болотистые, над болотом висел туман.
Река впадает в озеро. В устье реки коричневые скалы торчали из воды, скользкие и гладкие, как бока мокрой лошади.
Немец стал карабкаться по прибрежным камням. Кононов дал ему уйти, потом отломил ото льда примерзшее бревно и, став на него, подгребая лыжей, переправился через полынью.
Немец шел по льду озера, хромая. Видно, он поскользнулся на камнях и повредил ногу. Останавливаясь, он повисал на палках, как на костылях.
Кононов открывал огонь. Немец вынужден был снова идти. Переправляясь через скалы, немец сломал одну лыжу. Теперь он двигался совсем медленно, проваливаясь в снег. Немец полз, пока совсем не выбился из сил.
Чтобы положить на лыжи оглушенного прикладом немца, Кононову пришлось подсовывать под него лыжные палки. Немец был рослый и очень тяжелый.
Всю ночь Кононов тащил немца, лежавшего на лыжах. От голода у Кононова начинались такие боли в животе, словно кишки скручивались в жгут.
На рассвете он заставил немца подняться и идти.
К вечеру они добрались до того места, где произошел бой с немецким отрядом.
Чтобы согреться, Кононов собрал деревянные ручки от немецких гранат и сложил из них костер. У одного из убитых немцев он нашел консервную банку. Но она оказалась не с консервами, а с лыжной мазью. Кононов жевал мазь, пахнувшую дегтем и воском. Сидя у костра, он заснул и обжег себе лицо. От ожога он проснулся и был рад этому — немец в это время пытался пережечь веревку, которой были связаны его руки.
Через двое суток Кононов доставил пленного в штаб. Немец дал очень важные показания.
1944
Линия
Сначала раздался выстрел. Звук был коротким, глухим, придушенным — из миномета. Потом сухой шелестящий скрежет воздуха — и человек бросился в снег, как бросаются в воду.
Немецкие минометчики терпеливо охотились за ним. Во время обстрела он ложился, в интервалы делал перебежки.
Он лежал, уткнувшись в снег лицом, и прикрывал затылок руками. Потом его тяжело ударило, швырнуло и долго волокло по снегу.
На месте разрыва мины образовалась круглая и мелкая выбоина, покрытая по краям копотью.
Небо было очень зеленым, снег — очень белым, внизу, под деревьями — запачкан иглами и шелухой коры.
Связист приподнялся и сел. Он посмотрел на след, который оставил при падении, и понял, что швырнуло его взрывом очень сильно.
Он ждал боли, но боль, не приходила, только ломило спину и жгло руки в тех местах, где он ободрал кожу о жесткий наст.
Он освободил плечевые ремни и снял катушку. Провод на ней во многих местах был разрублен, как топором. В месте разруба проволока топорщилась, как металлическая щетка.
Вместо длинного провода — лапша.
— Здорово! — сказал он и выругался. Потом осмотрелся беспомощно и тоскливо.
Он устал и измучился, и то, что случилось, было хуже всего. И он ударил изо всех сил кулаком по катушке. Злые слезы катились по его ободранным скулам.
Потом трясущимися руками он стал снимать с барабана куски проволоки и откладывал их в сторону. Потом вынул нож, стал зачищать концы проводов, связывать их, обматывать изоляционной лентой. Когда лента кончилась, он обматывал места соединений бинтом из индивидуального пакета. Когда вышел весь бинт, он использовал свои обмотки, сначала с одной ноги, потом с другой.
Смотав провод на барабан, он снова надел катушку на спину.
Чтобы наверстать потерянное время, он не полз в открытых местах, а бежал, согнувшись, направляя левой рукой ложащийся на снег провод.
Били из винтовок — он не обращал внимания. Короткие очереди из пулемета заставляли петлять, но потом он ложился и натягивал провод, чтобы выровнять его.
Он стал бояться, что провода не хватит, и провода действительно не хватило. Он упал, когда конец вылетел из барабана.