Губы водителя вздрагивают, он недоверчиво касается их пальцами.
Как слепой.
16:13
- И знаешь, что самое обидное?..
Водитель не знал. Думаю, сейчас он едва ли сумел бы вспомнить даже последние шесть цифр своего имени.
Я не стал добивать его. Просто перетащил огромную тушу водителя на пол, за спинку сиденья, чтобы не мешала. А еще - чтобы не видеть в зеркале заднего вида его лицо с застывшим на нем выражением гипертрофированного удовольствия.
Пусть лучше в нем отражаются машины преследователей. Не знаю, сколько их точно, мне пока видно только три.
Смертельно раненым вепрем взвывает первая сирена. Почти одновременно начинает мигать красный огонек вызова на пульте внутренней связи.
Сомнений нет: за меня взялись всерьез. Путеводитель врет: дорога в ад вымощена серьезными намерениями. Вот она.
Поворот направо заблокирован двумя намертво сцепившимися бульдозерами. Танго.
Случайная авария или меня целенаправленно пытаются отрезать от центра города? В последнем случае моя гипотеза может оказаться не такой уж сумасшедшей. Посмотрим...
Жаль, что я так и не научился по-человечески водить машину. Пока меня спасает узкая дорога и непрерывный поток встречного транспорта - ни поравняться, ни обогнать. Но что будет после выезда на 37-ю с ее шестью полосами?
И почему они не стреляют?
Резкий удар в затылок. Пунктирная разделительная линия сливается в сплошную. Капля жидкости стекает вниз по ремню безопасности.
Слезы? Кровь? Неважно... Соль.
Цепкие толстые пальцы смыкаются на горле, начинают неумело, но очень старательно душить. Зеркальце отражает половину перекошенной яростью физиономии.
Обычный шок, не более того. От него редко умирают.
Дорога бесстыдно виляет влево. Одной рукой продолжаю удерживать руль, выправляя машину, другой пытаюсь разжать чужие пальцы, один за другим. Этот мышонок в норке сидит... Этот мышонок в поле бежит...
Этот... мышонок зерно... о-о-о! Нет, бесполезно!
- Самое обидное, - хриплю я из последних сил, - что даже когда мне развязали руки, я не смог... не нашел в себе сил... или ненависти, чтобы убить этих ублюдков.
Запоздалый выстрел ставит последнюю точку. Гул в голове все равно громче звона осколков разбитого заднего стекла.
Будем считать, что водителя убила случайная пуля. Так проще.
Хватка мертвеет, ослабевает, пальцы разжимаются. Воздух.
Еще несколько пуль пытаются воспроизвести мой силуэт трещинками на лобовом стекле. Падаю вправо, растекаюсь по сиденью, левая рука срослась с рулем. Симбиоз.
Видимость отрицательная. Если дорога сейчас уйдет в сторону, мне с ней не по пути.
В нескольких сантиметрах от лица призывно мерцает красный огонек. Глаз Бога? Снимаю трубку, прижимаю к уху плечом. Чего-то не хватает. Правый кулак врезается в пластмассовую панель пульта.
Выбиты пальцы. Прием.
- ...спетчерская! - в трубку врывается чей-то голос.
- Алло! Это говорит... - Сейчас! Что за милая привычка писать свои инициалы на подошвах ботинок. - Говорит два три два четыре четыре пять, водитель машины.
- Почему не отвечали на вызов?
- Были проблемы... - Стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно.
- У меня есть срочное сообщение для всех сотрудников, участвующих в операции.
- Секунду. - И раз, и два, и три, и четыре, и пять, скоро должен быть поворот. - Говорите.
- Они все меня слышат?
- Говорите.
- Спасибо...
Зубами отгрызаю пуговицу от левого рукава рубашки, отделяю дрожащую руку от руля.
- Коллеги, у меня есть для вас важное сообщение. Это случилось в два часа пополудни, семнадцатого числа второго месяца года...
16:18
Авангард преследования - две ближайшие ко мне машины - теряют управление, пронзают реальность надсадным скрипом тормозов, сталкиваются, сплетаются в прощальном объятье. Одна из них трижды переворачивается в воздухе и взрывается, перегородив своими останками магистраль.
Некоторые из оставшихся успевают затормозить.
За моей спиной одна за другой удовлетворенно замолкают сирены.
Еще несколько взрывов - оранжевые цветки пламени в ореоле неестественно черного дыма. Красиво.
Дорожным рабочим завтра будет чем заняться. Если, конечно, оно наступит для них - завтра.
Или я ошибался с самого начала, или у меня всего 37 минут на решение всех вопросов, проблем, судеб. Аз есмь?
Сворачиваю на 147-ю, перестраиваюсь в чрезвычайный ряд и включаю сирену.
С некоторых пор меня неодолимо тянет к центру города.
16:19
Плохо дело! Не помню, как зовут этого тощего очкарика, узурпировавшего мое обычное место рядом с Семнадцатым, кажется, что-то четное из третьей сотни, а вот то, что он из внутренних расследований, - это точно. Если он явился по мою душу, тогда дело дрянь. Самая дрянная дрянь!
Осторожность - мой образ жизни. Осторожность - мой способ выживания. Осторожность - мой девиз. Удвоенная, утроенная осторожность. Ом? Так, кажется, принято говорить?
После того как я мысленно повторил эту бессмысленную дребедень, мне стало немного спокойнее. Прорвемся!
Семнадцатый поднял глаза от каких-то бумаг (сколько я его помню, при моем появлении он неизменно поднимает глаза от каких-то бумаг.
Подозреваю даже, что каждый раз от одних и тех же) и удостоил меня сдержанным кивком. Сегодня это вышло у нас синхронно.
За неимением альтернативы я утвердился на жестком деревянном стуле с плетеной спинкой напротив Семнадцатого и этого... не помню, как звать. Сложил руки на коленях, состыковав подушечки пальцев, и демонстративно уставился на Семнадцатого. Что не помешало мне, однако, засечь краем глаза пристальный взгляд из-под очков. Слишком уж пристальный.
Спокойно! Не обращай внимания.
Я заговорил первым, совершенно бесстрастно и очень быстро, задавая темп беседы:
- Вы снова оказались правы, Семнадцатый. Он действительно прорывается к телецентру.
- А вы?
- Делаем, что можем, чтобы из этой затеи ничего не вышло.
Задействован весь оперсостав СНУРКа, все патрульные машины, заблокированы все подъезды и подходы к зданию, кроме того...
- И каковы результаты? - перебил меня Семнадцатый и тут же уточнил: - Я имею в виду, кроме двадцати четырех трупов за неполные двадцать минут.
Мерзкий старикашка! Это было уже чересчур, но я не повысил голоса и не стал размахивать руками. Я мог бы сейчас гордиться собой...
- Это была чисто организационная ошибка. Если вы помните, я с самого начала настаивал на необходимости самого подробного инструктажа сотрудников перед операцией. Они имели право знать, что отправляются не на обычное задержание. Не я присвоил операции двадцать четвертую степень секретности.
- Но разве можно было заранее предугадать... Прогносты утверждали, что вероятность проявления агрессии со стороны объекта - всего двенадцать процентов. Не было смысла выходить за рамки стандартной процедуры...
- Мы обязаны были, по крайней мере, предполагать такую возможность.
- Простите, что перебиваю вас, - неожиданно подал свой писклявый голосок... кажется, что-то там и двести тридцать четвертый. - Но я попросил бы вас ни на секунду не забывать, что четыреста четырнадцатый уникум. Уникум, чью уникальность необходимо сохранить в тайне любой ценой. Надеюсь, вам не нужно объяснять, какую угрозу представляет он для общества?
Если это был вопрос, то я на него не прореагировал. Тогда очкарик продолжил:
- И пусть это звучит несколько... несколько... Словом, я хочу сказать, что двадцать четыре жизни - это еще не слишком большая цена, которую мы согласны заплатить, чтобы сохранить информацию о четыреста четырнадцатом в секрете. Никто, кроме присутствующих здесь, не должен знать даже о гипотетической возможности существования таких, как он.
Мы готовы заплатить... Хотел бы я посмотреть на твою физиономию, когда ты начнешь задыхаться от жалости...
- Тем не менее я принял кое-какие меры, чтобы избежать дальнейших жертв.
Голос Семнадцатого дрогнул:
- Надеюсь, вы ничего не рассказали своим...
- Нет. Я просто объяснил им, что объект необходимо устранить любой ценой, но при этом сами устраняющие обязаны находиться вне сферы его непосредственного воздействия.