Окна еще одной большой комнаты выходили на север, она была превосходно освещена и предназначалась для тех, кто учился росписи и рисованию.
Микаэла нашла Фейт в ее личной мастерской. Мать была одета в застиранную рабочую рубашку.
Аккуратно подровняв подсохшую кромку большой вазы, Фейт взглянула на Микаэлу и мягко улыбнулась:
– Отец слишком эмоционален. Он спрятался, чтобы прийти в себя. Ничего, пускай присмотрит за коровами, подправит забор, поговорит о старых временах с нашими работниками и поразмышляет о своей взрослеющей девочке.
– Все меняется. Я уже не та маленькая девочка.
Взгляд голубых глаз Фейт был чистым и прямым, когда встретился со взглядом Микаэлы. Она стряхнула завиток снятой глины в корзинку для повторного использования.
– Конечно, нет. У тебя сейчас плохая полоса, и больше ничего. Но я рада, что ты дома.
Микаэла кивнула и стала внимательно смотреть на поросшие соснами и елями зубчатые горы с выступающими скалистыми вершинами. «Я знал, что я дома, – написал Захария. – Все, что происходило раньше, растаяло, как дым на ветру. Мое сердце здесь, рядом с моей женой и семьей. Она прекрасная гордая красавица, моя жена. Немного дикая, когда сердится, но всегда леди. Она верит в силу монет и заклятия. Иногда у меня такое чувство, словно ее шаманская кровь сказала ей правду о проклятии Обадаи».
Микаэле совершенно необходимо было снова поверить в себя, обрести реальность, которую она утратила.
– Мне надо найти работу.
– Ну, ты можешь спросить Харрисона, не требуется ли им кто-то на новой телестудии.
– Харрисон владеет телестудией? – спросила Микаэла.
– Со своими инвесторами. Студия «Кейн» еще не выходила в эфир, но скоро выйдет. Он почти восстановил наследство, которое пропил его отец. Харрисон отличный руководитель и очень много работает. Он внимателен, надежен, и люди доверяют ему. К тому же он абсолютно не похож на своего отца.
Фейт бросила еще один глиняный завиток в корзину, словно стряхивая плохие воспоминания.
Микаэла отметила, что неприязнь ее матери к отцу Харрисона за все эти годы не угасла. Ее мать, обычно спокойную, уравновешенную женщину, всегда передергивало от отвращения, когда упоминали Харрисона Кейна-старшего. Фейт Лэнгтри хранила свои секреты, но любое напоминание об отце Харрисона вызывало у нее реакцию абсолютного неприятия.
Фейт слегка нахмурилась и, отвернувшись, стала рассматривать большую вазу.
– У его корпорации здесь есть кое-какая собственность, в том числе и банк. И он работает над тем, чтобы найти финансовую поддержку нашему художественному центру. Мы продаем время от времени несколько изделий, но это нас не спасает. Я сказала Джейкобу, что хочу взять в банке кредит, чтобы превратить студию в наш бизнес. И мне целую неделю после этого пришлось сражаться с темпераментом и гордостью Лэнгтри. Мы сошлись на пожертвованиях. Они вычитаются из налога и не будут похожи на милостыню. Я всегда считала, что искусство само должно себя поддерживать и здесь море нераскрытых талантов. Ты можешь рисовать в любое время, когда будет желание, дорогая. У тебя это хорошо получалось. Гораздо лучше, чем у меня. Я могу обучить основам, но ровная поверхность – это не мое. С глиной я управляюсь лучше, чем с холстом.
Микаэла рассматривала крупные яркие абстрактные картины, висевшие на стенах. В погоне за успехом она утратила чувство цвета и сейчас не ощущала ничего, кроме пустоты.
Фейт улыбнулась и продолжила выравнивать большую вазу, на поверхности которой еще оставались следы ее тонких пальцев. Дочь не должна догадаться о ее тайне. За работой Фейт отбрасывала воспоминания о Кейне-старшем, о том, как грубо он, пьяный, овладел ею. Это была единственная тайна, которую она скрывала от Джейкоба, потому что он наверняка убил бы Кейна, а Фейт тогда потеряла бы мужа. Но она предпочла защитить свою любовь и своих детей.