Он не может оторвать глаз от ее губ. На верхней – еле заметный шрам, и эта асимметрия придает ее улыбке некую двусмысленность и беззащитность, которая тихо, но неуклонно будит в нем хищника. Ему льстит, что ей интересно все, о чем бы он ни говорил, и он не успевает опомниться, как уже разглагольствует обо всем подряд. Он рассказывает об Одессе, об историческом Спасо-Преображенском соборе, чьи службы он регулярно посещает, о великолепном театре оперы и балета, куда он в качестве мецената перевел миллионы гривен. Пусть в этой автобиографии нет ни доли истины, но рассказ столь богат колоритными и правдоподобными деталями, что Марина слушает с горящими глазами. Она даже настаивает, чтобы он научил ее каким-нибудь русским выражениям, и повторяет их с очаровательными ошибками.
Но всему прекрасному приходит конец. Ей – объясняет, извиняясь, Марина – пора идти на официальный ужин в Сант-Анджело. Это будет скучища, и она бы с удовольствием осталась, но она член оргкомитета Венецианской биеннале и поэтому…
– Per favore, Marina. Capisco[5], – говорит Ринат, вываливая весь свой запас итальянского с галантной, как ему представляется, улыбкой.
– Твой акцент, Ринат! Perfezione![6] – Она замолкает и заговорщически улыбается. – Слушай, а вдруг ты совершенно случайно завтра в обед свободен?
– Совершенно случайно – да.
– Превосходно. Давай встретимся в одиннадцать на выходе из отеля к реке. Я с удовольствием покажу тебе, что такое… настоящая Венеция.
Они поднимаются из-за стола, и она уходит. На белой льняной скатерти – четыре пустых коктейльных бокала. Три – его, один – ее. Солнце уже почти село и еле выглядывает из-за устрично-розовых перистых облаков. Ринат оборачивается подозвать официанта, но тот уже здесь – невозмутимый и неприметный, словно гробовщик.
Автобус ползет улиткой. Еву никто не удостаивает вниманием, кроме одного пассажира с явными отклонениями – тот упорно ей подмигивает. Вечер выдался теплым, и в салоне стоит тяжелый дух сырых волос и несвежего дезодоранта. Ева быстро пролистывает «Ивнинг Стандард»: новости, вечерние приемы и серийные адюльтеры в Примроуз-Хилл, и, добравшись наконец до объявлений о недвижимости, предается их изучению.
Разумеется, они с Нико не могут позволить себе столь соблазнительно представленное там жилье – об этом нет и речи. Все эти викторианские промышленные и складские помещения, переосмысленные в виде светлых сказочных квартир. Все эти панорамные виды на реку сквозь огромные окна, обрамленные сталью и зеркальным стеклом. В то же время Ева отнюдь не вожделеет их в смысле желания обладать. Она, скорее, заворожена их безлюдностью и неправдоподобием. Они притягивают ее как своего рода декорации к другим, воображаемым, жизням, которыми Ева могла бы жить.
Без четверти девять (ну, может, чуть позже) вместо обещанных восьми она добирается до их съемной однокомнатной квартиры и, продираясь сквозь горы обуви, велосипедных принадлежностей, «амазоновских» упаковок, сваленной одежды, идет на манящий аромат еды с кухни. Обеденный стол накрыт на двоих, здесь же – бутылка испанского вина и грозящая вот-вот рухнуть стопка математических учебников. Немузыкальное насвистывание и шум воды в ванной указывают на то, что Нико принимает душ.
– Извини, что опоздала, – кричит она. – Вкусно пахнет. Что это?
– Гуляш. Откроешь вино?
Ева даже не успевает достать из ящика стола штопор – сзади раздается лихорадочное цоканье по полу, и мимо нее по воздуху пролетают две фигуры явно нечеловеческого вида и приземляются прямо на стол, обрушивая стопку книг. От шока Ева застывает как вкопанная. Бутылка катится по столу и вдребезги разлетается на кафеле. Еву с любопытством разглядывают две пары серовато-зеленых глаз.
– Нико!
Тот неторопливо выходит из ванной в шлепанцах и с повязанным вокруг талии полотенцем.
– Любовь моя. Вижу, ты уже познакомилась с Тельмой и Луизой.
Он переступает через растущее винное озеро и целует Еву. Та не реагирует, только сверлит Нико взглядом.
– Луиза неуклюжа. Думаю, именно она…
– Нико. Пока я тебя, б…, не убила…
– Это нигерийские карликовые козы. Нам больше никогда не придется покупать молоко, сливки, сыр и мыло.
– Нико, слушай внимательно. У меня был жуткий день, а все наше бухло до последней капли – эта лужа на полу, так что сейчас я иду за вином. Когда вернусь, мне хотелось бы сесть за стол, попробовать твой гуляш, выпить бутылочку-другую красного и расслабиться. А об этих двух животных на столе мы больше не говорим ни слова, поскольку к тому времени они растают в воздухе, словно их никогда не существовало, ладно?