Вот как любят у нас театр!
Помню и я, как в дни Отечественной войны проходили у нас, на передовой, выступления фронтовых бригад артистов.
Враг — в двух шагах. Каждую минуту жди артиллерийского обстрела, налёта фашистской авиации. Через час начнётся наше наступление, и многим не придётся вернуться.
Но бойцы в стальных касках, сжимая в руках автоматы, не сводят глаз с грузовика, заменившего сцену. Танкисты в кожаных шлемах высунулись из люков, артиллеристы забрались на лафеты орудий. Забыв о предстоящем бое, солдаты жадно внимают словам артистов, и то у одного, то у другого блеснёт на глазах слезинка или запершит в горле…
Вспоминается мне и концерт оркестра Филармонии в осаждённом фашистами Ленинграде. Снаружи доносились разрывы снарядов, которыми гитлеровцы били по улицам города, а собравшиеся в полутёмном нетопленном зале голодные, измученные люди, забыв обо всём, слушали музыку. Суровая и трагическая красота Седьмой симфонии, которую только что закончил здесь, в окружённом врагами городе, композитор Дмитрий Шостакович, была сильнее блокады.
На дневном спектакле
Почему мне захотелось напомнить тебе об этих спектаклях далёких годов?
Потому что попадаются у нас и такие ребята, которые в театре… скучают. Их не увлекает мастерство актеров, они равнодушны к искусству художника, к выдумке режиссера, их не трогает чудесная музыка. Все это проходит мимо них.
Но добро бы они только скучали. Так нет, они развлекаются по-своему и мешают радоваться спектаклю своим товарищам.
Иной раз сидишь на дневном представлении в Театре юного зрителя. На сцене живут и борются, радуются и страдают люди, ставшие тебе уже близкими. Ты волнуешься за их судьбу — горячо сочувствуешь героям, ненавидишь их врагов. Неужели обман останется нераскрытым?.. Неужели герой опоздает?.. Да скорее же, скорей!.. Ты весь поглощён событиями, разыгрывающимися по ту сторону рампы.
И не только ты.
Вон тот паренек весь подался вперёд, крепко сжав ручки кресла, и не сводит горящих глаз со сцены. А у той девочки медленно скатываются по щекам прозрачные слезинки. Да и весь зал, как один человек, затаил дыхание…
Нет, к сожалению, не весь! Справа доносится свистящий шёпот:
— Ну вот, а я ему говорю…
— Да что ты! Вот ужас-то!..
— Ну, а он мне, конечно, говорит…
— Не может быть! Ну, а ты…
— А я тогда прямо так и говорю…
— Да что ты! Ну, а он?..
Это две подружки-болтушки, забыв о спектакле, обсуждают свои делишки.
Только шикнешь на них, а уже слева слышится назойливый шорох разворачиваемой вощёной бумаги, хруст коржиков, причмокивание:
— Вот это вкуснотища!
— А что? Моя мать мастерица на такие дела.
— Красота! А много там ещё осталось?..
Это любители коржиков начали угощаться, не дожидаясь антракта. Спектакль их не интересует — им только бы пожевать.
Таких ребят, конечно, немного, но как мешают они остальным получать удовольствие от посещения театра!
Спектакль уже начался, а они ещё бродят по проходам, разыскивая свое место, и заслоняют сцену. Или усядутся на чужое место и затеют перебранку с его настоящим владельцем, пока не вмешается билетёрша.
Спектакль ещё не кончился, а они уже спешат выйти из зала, заглушая шарканьем ног последние слова актёров. В гардеробе они норовят протиснуться без очереди, устроить толкотню и давку и испортить то хорошее, взволнованное настроение, которое осталось у зрителей после пьесы.
А как вредят они актёрам!
Очень трудно играть в полную силу, жить жизнью героев пьесы, когда слышишь в зале шум, перебранку, шуршанье пакетов, шёпот, хихиканье и смех в тех местах, где ничего смешного нет. Актер выбивается из настроения и начинает играть гораздо холоднее и сдержанней, чем мог бы.
А то в середине действия вдруг неожиданно раздадутся бурные аплодисменты и визгливые крики. Это не в меру восторженные поклонницы некоторых актеров встречают появление на сцене своих любимцев. Они не понимают, что это мешает как раз тем, кого они приветствуют.
Готовясь к выходу, актёр заранее «входит в роль». Он уже полон мыслями и чувствами того человека, которого изображает, а шум аплодисментов и крики «браво!» грубо нарушают это творческое состояние. Остальные актёры тоже вынуждены прерывать ту вымышленную жизнь, которой они только что жили, и с досадой и нетерпением ждать, пока в зале снова наступит тишина.