Пьяница с большим трудом оторвал от земли ногу в дырявом сапоге и показал его проповеднице.
- Сапог и то спасти не могла, - крикнул он.
- Иисус дарует вам венец жизни, - ликующе возгласила проповедница.
Вперед протискался однорукий мужчина; грязь и какой-то странный пух следы вчерашней ночлежки - покрывали его впавшие, заросшие щетиной щеки. Он диким голосом заорал:
- Берите мою жизнь, Христа ради, берите. И поскорее. На что мне она нужна.
- Бог сказал... - продолжала проповедница.
- Он не говорил, что курить нельзя, - прервал ее пьяница.
- ..что богачи со всем своим серебром и златом будут гореть в адском огне, - закончила она на высокой ноте,
- Вы послушайте меня, - снова заговорил однорукий.
- Убирайся прочь, - закричала великанша, приближаясь к нему, - рехнулся ты, что ли?
Подняв словно для защиты единственную руку, он нырнул в толпу.
- Бог еще может сделать из тебя человека, - крикнула ему вслед проповедница, - ты еще встанешь на ноги.
- Дожидайся, - огрызнулся он с насмешкой. Маленькая женщина с острым личиком тронула меня за рукав и тихо сказала:
- Дай докурить.
Я протянул ей пачку сигарет. Взяв одну, она зашептала с жаром:
- Желаю тебе счастья. Я буду молиться Спасителю, чтобы он тебе помог. Боже милостивый... Желаю тебе удачи. Я помолюсь за тебя.
Она возвела глаза к небу и снова опустила их. Однорукий, пробираясь сквозь толпу, грубо толкнул ее, и она тут же набросилась на него:
- Чтоб тебе никогда счастья не было, - крикнула она злобно. - Чтоб ты пропал. Господь тебя накажет.
- И подумать, что всего лишь девятнадцать веков назад он был здесь, на земле, - сказал пьянчужка в ответ на какое-то восклицание пророчицы.
- А знаешь, почему его нет среди нас, - отозвалась она торжествующе. Он ждет, чтобы трубный глас возвестил конец света.
И проповедница стала раскачиваться как в трансе.
- Отрекитесь от всякой скверны! Отрекитесь от нее! - Тут она с неожиданной силой взвизгнула: - Близок конец! Все мы скоро умрем.
Это мрачное пророчество вывело пьяницу из состояния задумчивости, в которое он на время погрузился. Он посмотрел на проповедницу, разинув рот, затем повернулся ко мне и сказал испуганно:
- А ведь в этом что-то есть.
- Придите ко мне все страждущие... - продолжала проповедница.
- Со мной что-то произошло, клянусь богом. Я узрел свет истины, - вдруг объявил пьяница.
- На Грэйс милость господня.
Высокая женщина приблизилась ко мне и, наклонившись, шепнула на ухо:
- Знаешь, Грэйс Дарлинг написала книгу.
- Да что вы?! - сказал я.
- А ты, видать, писатель?
- Пописываю немного.
На лице ее появилось заговорщическое выражение. В глубине глаз словно приоткрылось окошко, затем она сощурилась и спросила шепотом:
- Хочешь пойти ко мне на ночь?
- Нет, спасибо, - ответил я.
Выражение ее лица тотчас же изменилось, окошко захлопнулось, и она сказала:
- Нет так нет.
- ...Значит, ты - писатель, - продолжала она уже совсем другим тоном. Я тоже. Читал когда-нибудь "Тэсс из страны бурь"?
- Читал.
- Это я написала.
- Хорошая вещь, - заметил я.
Тем временем проповедница, закончив тираду, сошла со своей "трибуны". Великанша положила одну руку на ее поникшие плечи, другую - на мои и сказала:
- Надо нам троим как-нибудь собраться и помолиться богу отдельно, без всяких там пьянчужек и прочей швали.
Но тут ее тронул за плечо тот самый пьянчуга.
- Хочешь выпить? - прошептал он. - Я раздобыл бутылочку.
- А деньги у тебя есть? - спросила женщина, продолжая обнимать за плечи меня и проповедницу.
- Пара монет найдется.
- Сейчас приду. - Она снова повернулась к нам, продолжая разговор: Нам надо бы собраться втроем и восхвалить господа.
- Душу-то спас? - спросила меня проповедница.
- Пожалуй, спас, - подтвердил я.
- Ну, пошли, что ли, - с нетерпением прервал нас пьяница.
- Мне пора, - сказала великанша и похлопала проповедницу по плечу. Славно потрудилась, милая, да благословит тебя бог.
Она властно взяла пьяницу за руку и уверенно зашагала, уводя его в темные закоулки Литтл Лонсдэйл-стрит,
ГЛАВА 6
Разговоры с людьми, которым городские улицы заменяли домашний очаг, закаляли мой характер.
Прежде я иногда считал себя несчастным человеком, на долю которого выпали беды и лишения, неведомые другим людям. Общаясь с этими отверженными, я стал меньше ощущать свою собственную неполноценность. Напротив, я стал смотреть на себя чуть ли не как на счастливца. Мои костыли начали казаться мне мелкой неприятностью по сравнению с трудностями, которые эти люди испытывали на каждом шагу; видя, как они льнут ко мне, как благодарны за участие, проявленное к их судьбе, я с каждым днем чувствовал себя все более довольным и счастливым.
Мы понимали друг друга. Неуверенность в завтрашнем дне, бедность связывали их узами более тесными, чем дружба. Скоро и я почувствовал, как сильны эти узы. Неприятности, которые причинял мне мой физический недостаток, были хорошо понятны этим людям: ведь в конце концов это была одна из проблем, осложнявших человеческие отношения, - только так они ее и воспринимали.
Теперь уже моя злость, мое возмущение были обращены не против того, что мешало в жизни мне самому, - ибо я понял, что мне еще повезло, - а против того, что калечило жизнь многих мужчин и женщин, которых мне приходилось встречать.
Неожиданно я почувствовал, что кому-то нужен. Какое волшебное, возвышающее чувство! Я увидел перед собой цель, почувствовал, что вношу в жизнь свою долю. Мои записные книжки стали заполняться разными историями, рассказанными мне в порыве откровенности этими людьми, - историями, которые я твердо решил когда-нибудь поведать миру.
- Я ей говорю: "Ради бога, не уходи ты от меня. И не забирай детей это все, говорю, что у меня есть. Ради них я землю копаю. Я его скорей пристрелю, чем детей потеряю..." Понимаешь, Джин всего восемь лет, а она подходит ко мне и спрашивает: "Еще чашечку чая?" Ну, как тут не растаять? А Джорджа я воспитываю так, как меня самого учили на нашем корабле "Уорспайте". Каждое утро он чистит зубы и волосы приглаживает щеткой, а когда вечером возвращается из школы, то опять чистит зубы и приглаживает волосы. А что с ним будет, если он тому парню в руки попадет? И с Джин что будет? Я пришел к выводу, что любовь неминуемо рушится, если между мужчиной и женщиной встает такой порок, как пьянство, если нищета, безработица, отчаяние затуманивают их разум. Я чувствовал, что любовь необходима обоим для дальнейшей жизни, и когда мне приходилось видеть крушение любви, я впадал в уныние и порой испытывал страх.