— Надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу: вы ведь тот самый, с телевидения, да?
— Да, это я.
— Уверен, вам надоело, что люди вас постоянно узнают, правильно?
— Ну, я не очень против. В моем деле надо беспокоиться, когда тебя перестают узнавать, — сострил я.
— Это вы в точку! — хохотнул он. — Так почему же чертов прогноз погоды всегда полный бред?
— В смысле?..
— Вам же наверняка платят кучу бабок, чтобы вы говорили, будет дождь или нет, а вы ну хоть бы раз угадали.
И тут я сообразил, что действительно смахиваю на того диктора прогноза погоды, хотя на мне и нет бежевого плаща. Поскольку мы с таксистом только что согласились, как важно, чтобы меня узнавали, мне было неохота уточнять, что я не та знаменитость, за кого он меня принял.
— Ведь всякий раз, если вы обещаете солнце, я непременно напялю этот чертов плащ, понимаете! — продолжал он.
Меня это начало раздражать.
— По секрету скажу, мы нарочно погоду предсказываем неправильно, — заговорщицки прошептал я. — Нас правительство заставляет.
— Да вы что?!
— Именно. Если мы пообещаем ливень, все, кто работает вне помещения, позвонят и скажутся больными, а все иностранные туристы отменят отпуска, поэтому манипуляторы с Даунинг-стрит держат нас в ежовых рукавицах, чтобы мы прогнозировали гораздо лучшую погоду, чем на самом деле.
— И знаете, меня это не удивляет, — ответил таксист. — Ничуть меня это не удивляет. — И он замотал головой, удрученный тем, что в наши времена манипулируют даже погодой.
— Но вы ведь не проболтаетесь, а? — спросил я, когда он остановил машину.
— Да ни в жисть! — соврал таксист.
Я заплатил ему за то, что он меня довез домой и узнал, пусть я немного и обиделся, что он перепутал меня с другим. Вряд ли обычного зрителя можно винить за подобную оплошность, не так уж я тщеславен, самолюбив и жаден. Просто не было у меня мелочи на чаевые, вот и все. Ну и скряга же этот метеоролог!
Угнетало, что люди обознавались чаще, чем мне хотелось. Меня путали с ведущим телеконкурса, диктором телемагазина, а как-то раз — с мужиком, чью физиономию показали в новостях: его разыскивали за серию вооруженных ограблений в Центральной Англии. Но кто меня никогда не путал с другими знаменитостями, это сами знаменитости. Те самые люди, которые на похоронах Билли Скривенса смотрели на меня как на пустое место, теперь наперебой приглашали на свои презентации и премьеры и прижимали меня к груди, как давно пропавшего друга.
Ничто не мотивирует звезду сильнее, чем увядание собственной славы. Важные персоны, которых я ни разу не встречал, зазывали меня на свои приемы, потому что им нужно было оживить свою славу, окружив себя новичками на этом балу знаменитостей. Я видел, что уверенности у этих людей не больше, чем у меня. Думаю, слава так ценна потому, что неосязаема. Купишь новый автомобиль, и вот он сверкает — неоспоримое физическое наличие. Его можно водить, парковать, а уходя, оглядываться на него сколько угодно. А слава незримо витает в воздухе — блуждающий огонек, что на шаг впереди тебя, и нет уверенности, останется он или ускользнет и станет светить кому-то другому. Поэтому знаменитости, которых я встречал, неизменно хотели стать еще более знаменитыми. Даже если они были лауреатами «Оскара» или кинозвездами первой величины, им хотелось большего; они не чувствовали, что уже достигли всего, за деревьями они не видели Голливуда. Избавит ли меня большая слава от чувства неуверенности? Может, проблема наркотика в том, что его всегда не хватает?
Или мои сомнения были иной природы, потому что моя популярность была дутой, являлась просто трюком? Каждый раз, надеясь стать настоящей звездой, я снова был вынужден лгать. Весь мой костюм держался на булавках. Если бы журнал «Хелло!» вдруг решил опубликовать обо мне статью, я бы ни за что не посмел показать им свой дом в Сифорде.
Жилище юмориста Джимми Конвея — это арендуемая квартира с одной спальней в графстве Суссекс. «Жить в прибрежном городке приятно потому, что утром я могу выглянуть из окна и увидеть необъятную гладь автомобильной стоянки за супермаркетом „Сэйфвей“,[57] — говорит Джимми, гордо демонстрируя нам пейзаж за пожелтевшим тюлем. Каждая комната полна для него воспоминаний. Огромное бурое пятно на потолке напоминает Джимми о том, как зазвонил телефон, когда он наполнял ванну. Большие современные радиаторы вызывают тоску по центральному отоплению, что было здесь когда-то. Древесно-стружечное покрытие, волной вздыбившееся по стенам ванной, Джимми лично выбирал в знаменитых распродажных рядах магазина „Сделай сам“. Уродливый палас в гостиной пестреет разными тонами бурого цвета, а его хаотичные текстильные узоры содержат все необычные оттенки, которые Джимми называет „сортирол“ и „обкурила“. Интерьер во всем доме тщательно продуман и отражает яркий образ жизни Джимми. Наряду с подушками черт-те где есть и газеты черт-те где, и штаны черт-те где, и коробки из-под пиццы черт-те где».
Все дома, которые вы видели в журналах «Хелло!» и «ОК!», выглядят довольно однообразно. Там всюду столики, на которые ничего нельзя класть, и подушечки, на которые боязно сесть. Думаю, это непременное условие, когда приходят фотографировать жилище звезды.
— Алло! Слушайте, нам тут надо кое-что уточнить. У вас есть здоровенные толстенные желтые занавески?
— Есть, конечно.
— Ну и отлично. Извините, что потревожили. Береженого бог бережет.
Мой дом для этого совершенно не годился, и все же, когда люди из «ОК!» наконец-то со мной созвонились и спросили, как насчет фоторепортажа, я не устоял. «Конечно, буду рад!» — ответил я. Ничего не смог с собой поделать, это же дико лестно, когда предлагают такое. Еще одна ступенька по лестнице шоу-бизнеса, еще одна медаль в войне с анонимностью. Я знал, что у меня нет жилья, которое можно показать, но внутренний голос прошептал: «Давай не будем бояться моста, пока мы на него не ступили». Зато другой голос завопил в панике: «Нет никакого моста, идиот! НЕТ НИКАКОГО МОСТА, моста через эту пропасть нет! Это просто шаг с обрыва навстречу смерти!»
Единственный выход — показать чужой дом. Если меня вызывают на допрос в полицию славы, то мой единственный шанс — дать фальшивый адрес. Я знал прекрасное место: моим родителям оставляли ключи от своей лондонской квартиры соседи-корейцы, часто уезжавшие за границу. Как-то раз я там побывал с мамой, когда она ходила поливать их цветочки. Мама вечно повторяет, что это идеальный дом. В самом деле, квартира смахивала на жилище звезды. В подсвеченных нишах аккуратно размещены дорогие безделушки, вокруг джакузи заботливо расставлены полные бутылки лосьонов и масла для ванны. У этих людей на каждой полочке стояло только по одному предмету! Рядом с такими изящными вещами не имели права соседствовать книги в потрепанных обложках, стопки видеокассет или треснутые коробки из-под лазерных дисков.
Почему бы этому дому не стать моим лондонским пристанищем в глазах широкой общественности? Вероятность того, что корейская чета купит журнал «ОК!», практически равна нулю. Операция будет совсем простая. Я назначу фотографу очень конкретное время, буду там его ждать, позволю сделать несколько снимков, а через полчаса отправлю восвояси. И порядок. А когда дело будет сделано, возможно, придется признаться во всем маме и папе и убедить их держать язык за зубами, зато вполне логично, что «один из лучших новых юмористов Великобритании» («Дейли телеграф»), «самая стремительно взлетающая звезда на небосклоне эстрады» (журнал «Досуг») имеет такую роскошную квартиру в Западном Лондоне.
Договоренность была достигнута, и тихим утром в среду я проник в чужую квартиру и ввел код, чтобы отключить сигнализацию. Приходя сюда с мамой, я чувствовал себя в полном ладу с законом, теперь же был нарушителем, вором, который намерен присвоить образ жизни корейской четы. Я достал из холодильника пакет молока, чтобы уверенно предложить гостю чашку чая, и выложил на кофейный столик пару свежих газет и потертую брошюрку «Морковь: как один корнеплод изменил мировую историю».