Кажется, это отвратительная бестактность по отношению ко мне.
– Меня волнует возможность переизбрания. А оно занимает много ресурсов, мистер Киплинг.
Мистер Киплинг кивнул.
– Одно время Баланчины были хорошими друзьями этому офису. И надеюсь, так будет и снова, – в этот момент Берта Синклер вынула из стола крошечный блокнотик, что-то в нем нацарапала и передала мистеру Киплингу. Он взглянул на лист. Краем глаза я увидела число как минимум с четырьмя нулями, может больше.
– И что вы хотите за это купить? – поинтересовался мистер Киплинг.
– Дружелюбие, мистер Киплинг.
– Конкретнее?
– Друзья доверяют друг друга, разве не так? – она начала писать на другом листе блокнота.
– Никогда не понимала, почему бумага вышла из моды. Ее так удобно уничтожать. Записи в цифровом формате доступны всем для просмотра и хранятся вечно. Или по-крайней мере, иллюзорную вечность, но это теоретически можно изменить. У людей с бумагой было гораздо больше свободы. Теперь этого нет, – она бросила на стол ручку и протянула вторую записку:
__________________________________________________________________________
Восемь дней в Свободе
Тридцать дней домашних арестов
Год условно
Отдать паспорт
__________________________________________________________________________
Я сложила бумагу пополам и согласно кивнула. Даже если мы заплатим, это кажется более чем разумно. Мне нужно слетать в Японию, но полагаю, придется поработать над этим позже.
– После выхода из Свободы я дам пресс-конференцию? где сообщу о готовности забыть прошлые обиды. Высмею, как Чарльз Делакруа разрулил эту ситуацию – смею заявить, этой частью я буду наслаждаться больше всего. Насколько могу судить, это будет его крах. Ты вернешь обратно свою жизнь. Мы будем друзьями на всю жизнь, если ты не расстроишь меня.
Я взглянула Берте Синклер в глаза. Они были карими, даже казались черными. Манит сказать, черными как ее сердце или подобные глупости, но я верю, что цвет глаз не более чем генетика. По-прежнему никаких сомнений, что эта женщина подкуплена. Папа говорил, что с коррупционерами иметь дело легче, поскольку они последовательны – можно рассчитывать на их подкуп.
– Я попрошу кого-нибудь связаться с мистером Киплингом, когда ты вернешься в Свободу, – сказала Берта Синклер перед нашим уходом.
– Хотела бы я пойти сейчас, – услышала я саму себя.
Мистер Киплинг остановился
– Ты уверена, Аня?
– Да, мистер Киплинг, я не боюсь Свободы. Я не боюсь остаться там на неопределенный срок. Чем быстрее я туда вернусь, тем быстрее я смогу навести порядок в оставшейся своей жизни.
Если я вернусь сейчас, то выйду как раз к похоронам Имоджен.
– Думаю, это восхитительно, – сказала Берта Синклер. – Я сопровожу тебя сама в Свободу, если позволишь.
– Пресса подхватит историю о том, что Окружной прокурор сопровождает тебя, – предупредил мистер Кплинг.
– Да, это идея, – сказала Берта Синклер, закатывая темные-претемные глаза. – Аня Баланчина сдалась мне и спустя неделю я оказываю ей снисхождение. Это большой прекрасный спектакль, мистер Киплинг, мой офис вполне подходит для театра, не правда ли? – она повернулась ко мне. – Идем отсюда.
Мистер Киплинг и я спустились в вестибюль. Когда Берта Синклер исчезла из виду, я отдала ему мачете, воткнутый за пояс моей (Саймона Грина) куртки.
– Ты притащила его в офис? – недоверчиво спросил мистер Киплинг. – Наше счастье, в городе мало исправных металлодетекторов.
– Я забыла о нем, – заверила его я. – Берегите его. Мой любимый сувенир из Мексики.
– Позволь мне спросить, у тебя была возможность им воспользоваться? – он держал его двумя пальцами как использованный подгузник, а потом положил в портфель.
– Да, мистер Киплинг. В Мексике. Им пользуются для срезания какао-бобов с деревьев.
– Ты использовала его только так?
– Преимущественно, да.
***
– Аня Баланчина! Аня! Посмотрите сюда! Аня, Аня, где вы были? – толпы журналистов только и ждали, чтобы наброситься на нас на острове Свободы.
Берта Синклер проинструктировала меня ничего не говорить, но я не могла не повернуть голову. Я успокоилась, слушая свое имя снова и снова. Я села в лодку, а Берта остановилась поговорить со СМИ.
Хотя она и женщина, но голос ее голос был столь резким, как у Чарльза Делакруа, что я слышала ее из удаляющейся лодки.
– Этим днем Аня Баланчина сдалась мне. Хочу подчеркнуть, что капитуляция мисс Баланчиной была добровольной. Она будет задержана в Свободе до выяснения лучшего курса действий, – пророкотала Берта Синклер. – Я скоро всех оповещу.
***
Это мой четвертый срок в Свободе меньше чем за год, а то и половину. Меня приняли миссис Кобравик и мисс Харкнесс, носившая спортивные шорты целыми днями и в любую погоду. Мисс Харкнесс не интересовали знаменитости, в смысле мой позор. Это делало ее лучше мисс Кобравик. Мышь уже ушла – надеюсь, она отправилась к Саймону Грину – поэтому у меня была целая двухъярусная кровать и одиночество в кафетерии. Длительность моего пребывания здесь слишком короткая, чтобы заморачиваться поиском друзей.
В четверг перед моим запланированным выходом я сидела за полупустым столиком в глубине кафетерия, когда Ринко села напротив меня. Ринко была одна, и выглядела меньше.
– Аня Баланчина, – поприветствовала она меня. – Не возражаешь, если я присоединюсь?
Я пожала плечами, и она опустила поднос.
– Кловер и Пелхэм только что ушли. Я сваливаю в следующем месяце.
– Что ты сделала?
Ринко пожала плечами.
– Ничего хуже тебя. Подралась с тупой ведьмой в моей школе. Она первая начала, но я била ее, пока она не впала в кому. Вот и все. Я защищалась. Не знала, что это закончится комой, – она помолчала. – Знаешь, мы не такие разные, – она отбросила блестящие черные волосы.
Мы разные. Я никого не избивала до бессознательного состояния.
– Почему?
Она понизила голос.
– Я из кофейных.
– О.
– Это делает тебя жестче, – продолжила она. – Если кто-то переходит мне дорожку, я защищаюсь. Ты делаешь то же самое.
Я так не думаю.
– Ты стреляла в своего кузена, да? – спросила Ринко.
– Мне пришлось.
– Мне тоже, – она оглянулась вокруг нашего столика и понизила голос, – ты выглядишь милой и невинной, но я-то знаю, что это прикрытие. Ходят слухи, что ты кому-то отрезала мачете руку.
Я попыталась сохранить нейтральное лицо. Никто в Штатах не знал о случившемся в Мексике.
– Кто говорит?
Ринко проглотила ложку картофельного пюре.
– Я знаю людей.
– То, что ты слышала... не правда, – солгала я. Часть меня хотела услышать, что она знает, но я не хотела выдавать себя человеку, которого не знала и не находила надежным.
Ринко пожала плечами.
– Я не собираюсь никому об этом, если тебя это беспокоит. Не мое дело.
– Почему ты села ко мне?
– Я всегда считала, что ты и я можем быть друзьями. Если тебе понадобится кто-то, кто знает кофе, а мне – кто знает о шоколаде.
Она обвела рукой вокруг.
– Остальные дети... пойдут домой, может быть исправившиеся, а может дерьмом. Но ты и я погрязли в этом. Мы родились в этом, в нем же и останемся на всю жизнь.
Раздался звонок, что означало, что нам надо вернуться на занятия.
Я собралась поставить поднос на конвейер, но Ринко перехватила его.
– Я в любом случае в ту сторону. Увидимся, Аня.
***
На утро субботы меня освободили. Я волновалась, что что-то случится и испортит дело, но мистер Киплинг внес в кампанию Берты Синклер взнос и коррупционерша сдержала свое слово. Я взяла лодку переправиться из Свободы, мистер Кпилинг уже ждал меня в доке.
– Готовься к толпе, жаждущей услышать Берту Синклер, – сообщил он.
– Что я должна сказать?
– Только улыбаться в нужные моменты.
Я глубоко вдохнула и подошла к Берте Синклер пожать руку.
– Добрый день, Аня, – она повернулась лицом к поджидающей прессе. – Как вы знаете, Аня Баланчина сдалась мне неделю назад. У меня было восемь дней, чтобы обдумать этот вопрос, и – она сделала паузу, как будто бы не знала точно, что следует сделать, – я не хочу бросать тень на моего предшественника, но думаю, мера, которую он избрал для мисс Баланчиной, была зверской. Был ли первоначальный приговор справедливым или нет, мой предшественник не имел никакого права прошлой осенью возвращать Аню Баланчину в Свободу. Эта мера была политической, чистой и понятной, и, на мой взгляд, все, что случилось после, должно подлежать прощению. В отличие от моего предшественника, я думаю, что закон и справедливость есть. Я хочу, чтобы вы знали, что ваш окружной прокурор больше заинтересован в справедливости. Новая администрация – самое время для новых начинаний. Вот почему я решаю выпустить Аню Баланчину, дочь Манна-Хата, из Свободы, за истечением срока заключения.