Нам удалось пробраться на Конногвардейский бульвар. Там встретили демонстрантов. Когда мы вместе с ними приблизились к нашим казармам, солдаты, осаждавшие кавалеристов, ушли. Мы открыли склады, роздали рабочим все, что там было.
Иванов, Аксенов и я вбежали в помещение музвзвода и вывели на улицу музыкантов. Оркестр встал во главе колонны. Под звуки "Марсельезы" все двинулись по направлению к Смольному.
27 февраля революция победила. Офицеры нашего полка отсиживались по домам. Руководство перешло в руки полкового комитета. От учебной команды в него вошли Драгайцев, Смирнов, я и еще несколько человек. Комитет предложил принять командование полком бывшему помощнику командира части полковнику Суркову, лояльно относившемуся к революционно настроенным солдатам. Затем было организовано патрулирование по улицам и произведен арест офицеров.
28 февраля в полк привезли бывшего командира бригады генерала Рауцмана. Немец по национальности, выхоленный аристократ, он всегда презирал солдат и относился к нам, как к скоту. Теперь же от его высокомерия не осталось и следа. Он стоял перед нами растерянный, постаревший, осунувшийся, бессвязно и трусливо лепетал:
- Братцы! Не убивайте...
Глядя на его жалкую фигуру, я вспомнил, как в январе к нам в полк приезжал инспектор кавалерии генерал Остроградский. Он проверял боевую подготовку части. В последний день инспектирования провели выводку конского состава. Каждый кавалерист должен был показать свою лошадь. Согласно уставу животное необходимо было проводить мимо генерала так, чтобы оно находилось между кавалеристом и поверяющим.
Но вот солдат Иванов, то ли от волнения, то ли еще от чего, забыл об этом уставном требовании и оказался между лошадью и инспектором.
Рауцман позеленел от злобы. Подскочив к растерявшемуся коннику, он грубо обругал его и несколько раз ткнул кулаком в лицо.
С нескрываемым презрением смотрел я сейчас на этого аристократа, от страха потерявшего свою былую спесь, молившего о пощаде, хотя никто и не собирался его убивать. Рауцмана отправили в Таврический дворец, куда доставляли всех арестованных полицейских, жандармов, городовых и прочих царских приспешников.
Настроение у нас в эти дни было приподнятое. Еще бы: революция победила!
Главное, что интересовало нас, солдат, - мир и земля. Большинство из нас надеялись, что вслед за свержением царизма будет положен конец и войне, которую солдаты ненавидели всей душой. Рассчитывали также и на скорое получение новых земельных наделов.
Но проходили дни за днями, недели за неделями, а Временное правительство ни о мире, ни о земле не думало.
В один из мартовских дней к нам пожаловал с визитом министр иностранных дел Милюков. Он всячески старался показать перед нами свой "демократизм": панибратски хлопал по плечу, заискивающе и фальшиво спрашивал, "как жизнь", пробовал солдатскую кашу. Мы не выражали особого почтения столь высокопоставленной особе, сидели на нарах, курили, на вопросы отвечали неохотно.
После осмотра казармы Милюков распорядился собрать всех на митинг. Все повалили из помещения. Начальник команды уговаривал нас вести себя спокойно.
- Не шумите, пусть выскажется. Все-таки какой ни есть, а министр. Не будете перебивать - скорее уедет.
Выкатили на середину двора воинскую повозку, и с этой "трибуны" Милюков стал держать речь. Долго и нудно он говорил о революции, о республике, не забыл упомянуть и о том, что немцы и австрийцы хотят погубить наши завоевания, и тому подобное.
- Мы не можем допустить, - патетически восклицал этот "революционер", чтобы наше гордое отечество с позором вышло из этой войны. Мы не допустим, чтобы наша свобода, завоеванная кровью народа, была растоптана сапогом германского варвара. Война до победного конца, вот чем должен жить сейчас каждый россиянин!
На некоторых речь министра произвела впечатление. Раздались даже аплодисменты, хотя и жидковатые. Большинство же собравшихся хранило угрюмое молчание. Затем среди солдат началось какое-то движение, поднялся шум. Наконец чей-то голос покрыл остальные:
- Вы вот тут говорили об отечестве, свободе, революции... А что эта революция дала крестьянству? Что она дала нам, солдатам?
Со всех сторон раздались выкрики:
- Сколько можно воевать?
- Хватит!
- Сами отправляйтесь на фронт!..
Милюков поспешно сполз с повозки и, сопровождаемый офицерами, засеменил к своему экипажу.
Расходясь по казармам, кавалеристы ругались. Мой сосед по нарам Иванов, сердито сплюнув, произнес:
- То за царя воевали, теперь за этих толстопузых умирать должны!
3 апреля Драгайцев, ставший заместителем начальника учебной команды, сказал мне, чтобы я вместе с моими сослуживцами Пановым, Дмитриевым, Ивановым, Аксеновым и еще несколькими солдатами и унтер-офицером во второй половине дня явился к Михайловскому юнкерскому училищу на Выборгской стороне. На мой вопрос о цели этого сбора, Драгайцев ответил:
- Узнаете на месте...
Точно в назначенное время прибыли мы к училищу. Там уже толпились представители от других воинских частей. Когда все собрались, нас повели к Финляндскому вокзалу.
Площадь перед ним и все прилегающие улицы были запружены народом. На перроне выстроились рабочие, солдаты, матросы. Тут же расположился оркестр. Только теперь мы узнали, что сегодня в Петроград из заграницы приезжает Владимир Ильич Ленин. Нам поручалось обеспечить порядок на привокзальной площади.
Вытянувшись в цепочку и взявшись за руки, мы сдерживали напор людей. Раздалась "Марсельеза". Толпа заволновалась и, разорвав наш заслон, хлынула ближе к зданию. Из уст в уста передавалось: "Прибыл Ленин". Я смотрел во все глаза. Вождь революции представлялся мне гигантом, возвышающимся над толпой, поэтому я не заметил, как Владимир Ильич в окружении соратников и друзей прошел мимо. Увидел Ильича лишь тогда, когда он уже стоял на броневике.
Прожекторы хорошо освещали Ленина. Он оказался небольшого роста, коренастый, в темном демисезонном пальто, из-под которого виднелись такой же темный костюм, белый воротник рубашки, галстук. Усы и небольшая бородка Ильича издали выглядели темными.
Ленин поднял руку, и многотысячная толпа затаила дыхание.
Владимир Ильич рассказал о характере и значении Февральской революции, о Временном правительстве и его политике, ничего не имеющей общего с пролетарской революцией. Говорил и о советских органах власти. Свою яркую вдохновенную речь он закончил историческими словами:
- Да здравствует социалистическая революция!
Из этой речи, хотя и не все мне издали было слышно, я понял, что революция на этом не кончилась, что она будет продолжаться дальше.
Трудно описать впечатление, произведенное речью вождя. Домой мы возвращались словно на крыльях. Хотелось скорее поделиться услышанным и увиденным с товарищами.
В эту ночь никто не смыкал глаз до утра. Всем, кто был на Финляндском вокзале и слушал Ленина, задавали самые разнообразные вопросы:
- Что насчет земли говорил Ленин?
- А как с помещиками обойдутся?
- Слышь, а про войну чего гутарил?..
Меня тоже спрашивали. Не мастак я говорить. Отвечал как мог. Главное ведь было не в том, как скажешь, а в сути. А суть такова: кончать грабительскую войну, заводы и фабрики - рабочим, землю - крестьянам. Но для этого надо отобрать власть у буржуазного Временного правительства. Без этого не будет ни земли, ни мира.
Многое, очень многое стало нам ясным в ту апрельскую ночь. Появилась и надежда на светлое будущее, и уверенность в своих силах.
В начале мая меня произвели в унтер-офицеры и направили взводным в 3-й маршевый запасной кавэскадрон, расположенный в Красном Селе. Там я более обстоятельно ознакомился с опубликованными в "Правде" тезисами доклада В. И. Ленина "О задачах пролетариата в данной революции". Партия брала курс на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую.
В июле наш эскадрон был погружен в вагоны и направлен в Прибалтику. На станции Пярну мы перегрузились на узкоколейку и прибыли в одно из имений на берегу Рижского залива, где в то время дислоцировался 2-й Конноприбалтийский полк. Я получил назначение в 1-й эскадрон.