Там, спать не в силах, в узорочьях,
Два самых юных соловья
Глядят, как зыблется на рощах
Косынка белая твоя.
Спи, милая. Идя на стражу,
Любуясь миром в забытьи,
Я только мысленно поглажу,
Как нивы, волосы твои.
Пусть так и будет. Люди знают —
Околыш вечно зелен мой.
Проснешься: птицы запевают!
Очнешься: где он?..
Я с тобой.
Пушкинский час
1957–1965
«Скорей в начале жизни, чем в конце…»
Скорей в начале жизни, чем в конце,
Он в самовольной ссылке величает
Беспечность рифм у всех забот в кольце,
Его чело лишь свет свечи венчает.
С ним только то, чего и друг не чает,
Да мир, да дева юная в венце.
На нивы, на желтеющие купы,
Как на виски, ложится серебро.
«Пора иль не пора!..»
Щекочет губы
Прохладное гусиное перо.
«Гусиные перья…»
Гусиные перья
На птичьем дворе
Белы и блестящи,
Как снег в январе.
С наивным отливом
В легчайшую синь,
Нежны и пугливы.
Наверно, с гусынь.
Закрылий утраты,
Потери боков.
Крепки и помяты.
Видать, с гусаков.
Лишь ветер ударит,
Закружится пух.
И — хлопанье крыльев,
И бег во весь дух.
Лишь ветер ударит,
Взовьется перо…
На снега порхающего
Серебро,
Не пух из подушки —
Под гаубиц гром, —
Мне вспомнится Пушкин
С гусиным пером.
Увидится утро —
Туманно, серо.
Он из дому вышел.
Он поднял перо.
Второе и третье.
Он молод и скор.
Ему на рассвете
Докончить бы спор.
Ответить бы этим,
И тем, и судьбе,
И ей, и столетью,
И нам, и себе.
…Так мужествуй, гений.
Волнуй и пророчь.
В Михайловском утро.
В империи ночь.
«Убит…»
Убит.
Убит.
Подумать!
Пушкин…
Не может быть!
Все может быть…
«Ах, Яковлев, —
писал Матюшкин, —
Как мог ты это допустить!
Ах, Яковлев,
как ты позволил,
Куда глядел ты!
Видит Бог,
Как мир наш тесный обездолел.
Ах, Яковлев…»
А что он мог?
Что мог балтийский ветер ярый,
О юности поющий снег?
Что мог его учитель старый,
Прекраснодушный человек?
Иль некто,
видевший воочью
Жену его в ином кругу,
Когда он сам тишайшей ночью
Смял губы:
больше не могу…
… … … … … … … … … … … … … …
На Черной речке белый снег.
Такой же белый, как в Тригорском.
Играл на печке —
ну и смех —
Котенок няниным наперстком.
Детей укладывают спать..
Отцу готовят на ночь свечи.
Как хорошо на снег ступать
В Михайловском в такой же вечер.
На Черной речке белый снег.
И вот —
хоть на иные реки
Давно замыслил он побег —
Шаги отмерены навеки.
… … … … … … … … … … … … … …
Меж императорским дворцом
И императорской конюшней,
Не в том,
с бесхитростным крыльцом,
Дому,
что многих простодушней,
А в строгом,
каменном,
большом
Наемном здании чужом
Лежал он,
просветлев лицом
Еще сильней и непослушней.
Меж императорским дворцом
И императорской конюшней.