Это вечное стихотворенье...

(Куда? Я выпадаю из сюжета.
Тверской бульвар
   без Пушкина давно.
Я — без тебя. И нелогично это:
среди такого дня идти в кино).

Я устаю — и снегом, и жарой,
и переулком быть, и человеком,
листком зеленым на коре, корой,
неровным часом и огромным веком.
Не жалуюсь. Я просто не могу
все передать
   одной строке скользящей.
Я замерзал в искусственном снегу.
И шел босой по льдине настоящей.
Я сел напротив той скамьи, где мы
с художником сидели
   столь недавно.

Кругом, как будто не было зимы,
цвели цветы.
   И зной палил исправно.
Но, с рукавов отряхивая снег,
ко мне подсел сердечный человек:
— Ты с нею был на уровне неравном,
ты свой обычный промах допустил.
Залюбовался,
   не спросил о главном.
О разнице во времени. Забыл?
— О разнице во времени?!
   Послушай, —
я сам себе ответил, —
   отдохни!
Рассыпься. —
   Он рассыпался послушно.
И я увидел,
   что идут они.

И многое другое я увидел.
Я увидел,
как мой двойник,
   пытавшийся догнать
и возвратить художнику Марию,
вошел в мой дом.
   И почему-то видел,
как он ключи искал
   по всем карманам,
как свет зажег и, голову склонив,
исчез над недописанной страницей.
Я видел,
как серебристый длинный
   «мерседес»,
широким жестом
   списанный в посольстве
и купленный
   владельцем тех манжет,
что хлопотали около Марии,
пугая бабочку,
возник опять
на том же месте на моем бульваре.
И знал: недолго женщине стоять
одной на том же самом тротуаре.

Но я не знал,
что здесь,
пока я в нетях пребывал,
произойдет негаданная встреча,
сама собой. Я этого не ждал.
Но жизнь идет,
   всем выкладкам переча.

Художник молвил:
   — Чмокни ручку Маше!
Ведь рад за нас?
   Ну как находишь ты
таким согласьем блещущие наши
неодухотворенные черты?

— Давайте в «холодно» и «горячо»
играть? — сказала здешняя Мария.
Я видел загорелое плечо
и те же очи. Только не такие…
Она спросила:
   — Есть у вас кольцо? —
Я поглядел тайком на безымянный.
Она сказала:
   — Вы такой же странный,
и хорошо…

И я в лице — лицо,
во взгляде — взгляд
   увидел на мгновенье.
И холодок под сердцем ощутил.
Прошло несовместимое виденье…
И я глаза смятенно опустил.

— Нет у меня кольца, —
   сказал художник. —
Одна отрада —
   славный мой треножник.
Пойдем, какие игры?
— Я хотела…
Я загадала!..
Если б я нашла…
Металась бабочка осиротело.
Гроза в полнеба ширилась и шла.

Я жил в каморке чистой,
   как в чертоге,
за словом
   как за каменной стеной.
Но раздвоился путь на две дороги.
Мария, кто ты,
   где ты,
      что со мной?

1976