Поздним летом в Копривштице
Появились цыгане
В шароварах, в жилетках.
Глаз белками блистали
И за ужином в городе
Ребятишек пугали:
«Проглоти — иль к цыганам!»
И дети глотали.
И действительно,
Как тут куска не проглотишь,
Если рядом цыгане,
Эти страшные люди.
А одна из гадалок
К бабке кинулась: «Хочешь,
О войне погадаю,
Будет или не будет?»
«Да отстань ты! —
Старушка поежилась зябко. —
Что ты мелешь, проклятая…»
И дальше пустилась.
«Ой, накличешь ты горе
На сынов своих, бабка».
«Тьфу ты!» — плюнула бабка.
И перекрестилась.
А потом на Тополнице
Пять костров запылало.
Под деревьями тени
В желтом прыгали свете.
Город жил своей жизнью
Как ни в чем не бывало,
Лишь смотрели в сторону
Озабоченно дети.
…Я увидел их утром.
Два цыгана курили,
Молча сбрую чинили,
В кожу иглы вонзая.
Что их по миру гонит,
Где их родина в мире,
Как живут они,
Крова родного не зная?
Или всюду их дом —
Где трава и деревья?
Кто ж не любит простора!
Но по странному следу
Все идут они. Сядут.
И опять! И в кочевье.
И когда ж они все же
Наконец-то приедут…
Кто шатры убирал,
Кто сидел над тазами,
Молотком громыхал,
Да паял, да лудил их.
Дети голые шумно
На деревья влезали,
Мух цветами сгоняли
С грустных морд лошадиных.
А отцы их пестрели
На возах, под возами,
В свете утреннем
Выглядя совсем не зловеще,
И кричали друг другу
Дикими голосами,
Очевидно,
Совершенно спокойные вещи.
«Владения камня…»
Владения камня.
Бесплодная тяжба гранита
С корнями деревьев.
Завидная близость зенита.
Молчание скал.
Неожиданный грохот потока.
Обвала оскал
И орел.
Он высоко, высоко…
Он точкою черной.
Он не жил ни в прахе, ни в страхе,
Парит отвлеченно,
Задумавшись о черепахе,
И в облаке тает…
А облако тенью свободной
Ложиться на камень,
Возвышенный и старомодный,
Над лапами сосен,
Над острыми шапками елей,
Он глыбы возносит,
Обдутые сонмом метелей.
Он полон достоинства.
Он еще, видимо, в силе.
Как чуждое воинство,
Сосны его окружили.
Их строй поднимается,
Ветви неся, как пищали.
И вдруг открывается
Древняя область печали:
Обломок вершины,
Развалины выступов горных
Лежат, как руины
Акрополей, некогда гордых.
Цветами обвиты
Кладбищенские перекрестки —
Надгробные плиты
И мемориальные доски.
Как мы тесаками,
Обвалы и ливни когда-то
На них высекали
Свои поминанья и даты.
Здесь копья скрестили
Часы синевы и ненастий
Над гибелью стилей,
Над прахом великих династий,
Свои поколенья
Обрывов и ветров гудящих,
Свое исчисленье
И дней и времен проходящих.
Зеленая Рила[6],
… … … … … … … … … … … … … ….
Я видел и скалы, и ели,
И все, что открыла
Ты мне за четыре недели.