Но долго поудивляться мне не дали. Лишь только я осознала, что нет даже ветра и застыла вода в Неве: не текла, не стремилась к заливу, но казалась шершавым стеклом, — как мы прибыли.
На спине сфинкса, что возле Академии Художеств, недвижно лежал человек. Закинув ногу за ногу, лицом в небо. Мы опустились на землю в нескольких метрах от египетской древности. Я двинулась было в его сторону, но Спутник неожиданно жестко сжал мне локоть и потянул назад:
— Пойдем отсюда! Я передумал.
— Но почему?
— Мы выбрали не лучшее время. Пойдем!
— Иди, если хочешь! — Я повысила голос, надеясь, что существо на сфинксе обратит на нас внимание. — А я задержусь, пожалуй.
Расчет оказался верным: он повернулся на звук моего голоса и плавно соскользнул вниз. Звякнули шпоры, высекая искры от соприкосновения с камнем.
Он был в растрепанном пепельном парике — с длинным хвостом на затылке. Серый камзол с серебряными пуговицами, узкие перчатки с разрезами до запястий, сапоги с ботфортами, плащ. Не подымая глаз, он отвесил нам манерный поклон. От его жестов и всей фигуры несло ироничным презрением. И еще — в его повадках, в руке, похлопавшей по лапе сфинкса, с которого только что спешился, — было что-то от надышавшейся валерьянкой кошки: капризная расхлябанность, смазанность движений.
Лицо белое — то ли от пудры, то ли природная особенность кожи. Узкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, жесткие бескровные губы. У виска и на левой щеке несколько тонких шрамов. Не русское лицо, совсем. Породистое и холодное.
Помедлив, словно давая себя изучить в подробностях, он поднял веки и посмотрел на меня в упор. Ох… Такое никогда не забудешь, ничем из памяти не сотрешь: в его взгляде не было ничего человеческого. Столетняя тоска, отражающаяся в зеркалах вечного покоя, нежность волчьих когтей, вспарывающих доверчиво подставленную шею ягненка, гордость ацтекского воина на жертвенном камне…
Я втекла в его немыслимые очи без остатка и поняла, что попалась полностью, необратимо и намертво. Если раньше у моей страсти, по крайней мере, не было конкретного антропоморфного облика, то теперь он появился, отчего она приобрела поистине маниакальный размах.
— Отпусти ее немедленно! — В голосе Спутника слышалось непонятное мне раздражение.
— Я ее не удерживаю.
Холодный низкий голос с едва уловимым акцентом.
Он отвел глаза.
'Нет, пожалуйста, не прячь от меня свою душу!' — хотелось мне закричать. Но я смолчала.
— Здравствуй, Рассвет! Спасибо тебе за любовь и нежность.
Он приветственно протянул мне ладонь, по-прежнему не глядя в лицо, и я подалась навстречу.
— Не прикасайся к ней! — В голосе Спутника был металл. — Ты сейчас слишком темный, а она на границе — не подталкивай ее!
— Только ты имеешь право кого-то куда-то вести?
— Я лишь сопровождаю.
— Но любит-то она меня.
— Но ты же не хочешь, чтобы, прикоснувшись к тебе сегодняшнему, она завтра перерезала себе вены?
Я внимала их диалогу с ощущением рыбы, выброшенной из аквариума в чужой, нереальный мир.
— Ты прав, — он опустил руку. — Мне жаль, что так вышло. Что ты привел ее именно сейчас. Но в подарке для этой преданной малышки ты ведь не сможешь мне отказать?
С этими словами он бросил мне какой-то небольшой предмет, и я машинально поймала.
Прежде чем исчезнуть, он снова поднял глаза — на миг. Их выражение изменилось: уже не серые, а черные, они казались провалами в хаос, в непроявленную ночь бытия. Лик древнего нестареющего старика, нет, мертвого ребенка со скорбными губами подковкой.
Миг и — резкий разворот, хвост парика, едва не задевший меня по лицу, стремительно летящий плащ вдоль набережной, затихающее цоканье шпор.
Секунду я осмысливала происходящее, а затем набросилась на Спутника (что-то в последнее время он становится постоянным объектом, губкой, впитывающей мою агрессию):
— Ну, и что это было? Кто-то, мне кажется, обещал нормальное знакомство с предметом моего обожания, а что из этого вышло?!
— Я не ожидал, что сегодня он окажется таким.
Кажется, герой моих снов оправдывается передо мной? Воистину, день сюрпризов!
— В каком смысле?
— Пойми, Росси, ты сейчас видела не человека, а существо гораздо более сложно устроенное. И он действительно бывает разным. Очень разным. Дотронься он до тебя сегодня — это бы тебя погубило: опрокинуло в такие пучины ужаса и тоски, какие тебе и не снились. Сегодня он — дух, пропитанный мраком, взращенный на сотнях тысяч человеческих жизней. В таком виде его можно найти в самых таинственных и страшных местах — как этот сфинкс, древнее исчадье чужой земли, или в кругу ацтекских божков, застывших в одном из двориков, обожающих кровавые жертвоприношения. Сегодня он впитывает и отбирает. Его жертвы — все несчастные и несвободные: наркоманы, игроки, суицидники…
— Но я-то не наркоман и не суицидник!
— Глупая. Не ведаешь, что болтаешь. Но, знай: он бывает и совсем другим — вселяющим надежду и радость, искрящимся и текучим, словно воды, что заменяют ему кровь. Прости, что привел тебя к нему — такому. И очень прошу: выкини его подарок куда подальше!
— Ну, уж это мне решать, что выкинуть, а что сохранить! И вообще, шел бы ты со своими просьбами…
— Как скажешь, радость моя. Только не говори потом, что тебя не предупреждали.
Он прогрохотал эти слова с такой силой, что у меня заложило уши. А затем встал на одно колено и со всего размаха ударил кулаком по мостовой. Брызнули осколки асфальта, земля разверзлась, поглощая его.
Показалось мне или нет, что в последнем его вопле звучали нотки ревности?..
Глава 5
ПАТРИК И НЕ ТОЛЬКО
В море после бурь и ураганов наступает штиль…
С тех памятных суток минула неделя. Спутник, видимо, сильно на меня обиженный, игнорировал мои сны. Правда, он сдержал свое обещание насчет боли: моя растущая опухоль отныне ничем меня не тревожила. Точнее, почти ничем: приступы я все-таки замечала. Появлялось странное ощущение — словно пространство под черепной крышкой заполнялось ватой, замедлялись мысли и путались слова, затем наступала слабость, и я должна была лечь или хотя бы сесть. Ненадолго — минут на десять. Сущая ерунда. Лишь сокращающиеся между приступами временные передышки намекали, что конец не за горами.
На шее у меня появилась новая фишка, странный символ — упавший на острые колья дракон (кулон, подаренный Питером).
Шумиха вокруг Хижины еще не улеглась, и с наступлением ночи мы, как тараканы, расползались из 'Трубы' в разные стороны. Сегодня днем в наших рядах замелькала мордочка моей старой знакомой — Еськи. Она не 'трубная', живет с мамой-папой, учится в институте, но вот тянет ее в нашу тусовку, и все тут. (Как домашнюю кошечку, убегающую порой в поисках романтики на соседнюю с домом помойку.) Иногда, когда родители сваливают на дачу, она зовет нас к себе на пару дней — искупаться в ванной, вкусно поесть, выспаться на настоящих простынях. Так было и в этот раз: в число приглашенных попали я и Вижи (Нетти благополучно нашла приют у одной из тетушек). Естественно, мы с радостью уцепились за эту идею.
Еська очень славная — толстощекая, басовитая, буйная, но отходчивая. Я была рада ее лицезреть — вне всякой связи с предстоящими райскими наслаждениями в виде ванны и обеда из трех блюд.
— Как поживает наш Зацепунчик-Цепотунчик? — поинтересовалась она, когда мы ехали на метро к ней на Гражданку.
Я расхохоталась: на редкость забавное воспоминание пробудила она своим вопросом! Дело было в прошлом сентябре. Тогда я встречалась с Тибальдом — пареньком из Мурманска (тот еще персонаж!). И вот как-то Хижину в очередной раз разгромили менты (по доносу злобных соседей), и на мои хрупкие плечи легла нелегкая задача вписать его и Лешего — хоть куда-нибудь. Задача осложнялась тем, что парочка была абсолютно невменяема. Я, как обычно, хоть и пила вместе со всеми — ни в одном глазу. Вариантов не было никаких. Кроме Еськи. День был субботний, и я очень надеялась, что ее предки свалили на дачу, собирать урожай. На меня повесили гитару Лешего (в трезвом виде он не позволил бы и пальцем до нее дотронуться), и мы двинули. В метро Леший мирно дремал, а неуправляемый Тибальд устроил настоящее шоу — к моему ужасу и праведному раздражению пассажиров. На выходе из вагона он ринулся к киоску Союзпечати с воплем: 'Мне нужна газета 'Правда'! Я устал от лжи!!!' По дороге от метро до еськиного дома тихий Леший отлучился — как он сказал, пописать, в какой-то скверик. Я ждала его минут десять, потом бродила по этому скверику в его поисках (прислонив на это время Тибальда к первой попавшейся стеночке), но безуспешно. (Как выяснилось позже, ничего страшного не произошло — он просто заснул в густых кустах.) В итоге, до нужного дома мы дошли вдвоем. Я позвонила в дверь и — о ужас! — поняла, что родители никуда не свалили. Выскочившая на площадку в затрапезном халате Еська обнадежила, что предки дома, но вечером обязательно свалят, — и предложила подождать этого момента во дворе, на лавочке. Едва присев, Тибальд благополучно вырубился, а я даже не могла последовать его примеру: страшно представить, что бы сотворил со мной Леший, если бы его гитару украли. Верная Еська выскакивала из дома каждые полчаса — то с пирожком, то с чашкой кофе, то с новостями, как продвигаются сборы ее родителей — и не давала мне заскучать. Наконец, настал вожделенный миг, когда мой измученный организм (с дремлющим Тибальдом впридачу) препроводили в квартиру. Когда Тибальда водрузили на тахту, он приоткрыл заплывшие глазки, какое-то время переводил мутный взгляд с меня на Еську и обратно, а затем задал убийственный вопрос: 'Слушай, Росси, никак не вспомню: где мы ее подцепили?' Услышав этот перл, Еська сорвалась: 'Значит, это, оказывается, вы меня подцепили?!! Может, вы поведаете трогательную историю, как именно это произошло? Зацепунчики-Цепотунчики вы мои!!!' От этих слов Тибальд пришел в дикий восторг. И долго еще приветствием на его мобиле стояла фраза: 'С добрым утром, Цепотунчик!'…