И даже металл
бездушный,
холодный,
тупой металл
за долгие тысячелетья
оружием быть
устал!
ИНДИЙСКИЙ АПРЕЛЬ
А. Везирову
Тяжелые капли
на глину упали,
В трубе водосточной
забила струя.
Вдоль узенькой улочки
высятся пальмы
гигантскими кисточками для бритья…
Наверно,
земля эта слишком устала —
ей тысячелетьями
мышцы свело.
Наверное,
время ее не настало.
А может, настало уже.
И прошло…
Такое единство
беды и покоя,
такое презрение
к бегу часов,
что надо придумывать
нечто другое
в таблице
затасканных мер и весов.
Иначе?
Иначе все будет нечестно.
Смешались недели,
века
и года!
Здесь то, что прошло,
никуда не исчезло.
Здесь то, что придет,
не уйдет никуда…
А мимо плывут —
тяжело и огромно,—
как будто возникнув из общего сна,
то слон,
монотонно
толкающий
бревна,
то трайлер
размером в четыре слона…
Я все это чувствую, слышу и вижу.
Над миром
прибой океанский гудит.
Немыми глазищами
каменный Вишну
за взлетом ракеты
спокойно следит.
А звезды
мерцают пустынно и просто.
Летят,
оставляя невидимый след…
И мне улыбается
странный
подросток.
Подросток
которому тысячи лет.
ПОЕЗДКА
Сильно древний
монастырь,
или церковь,
или замок —
это как магнит
для самых
непоседливых настыр…
Отметают возраженья,
с ходу
пресекают спор:
«Как?!
Серьезно?!
Неужели
не бывали
до сих пор?!..
Это дело поправимо!..»
Встали
около шести.
Речка — мимо,
роща — мимо,
море — мимо.
Мы —
в пути!..
Заунывный рев мотора.
Сумасшедший звон жары.
Задыхаясь —
в гору,
в гору
и — зажмурившись —
с горы!
Полдень
липкий, как конфета.
В сердце — боль,
в глазах — темно…
Сто восьмое
чудо
света —
наконец-то! —
вот оно!..
Камни
желтые от пыли,
в землю
вросшие на треть…
«В общем,
можно не смотреть,..
Главное,
что мы здесь
были!..»
"Гостиница на Рю-де-Сенн..."
Н.В. Богословскому
Гостиница на Рю-де-Сенн
была проста,
была удобна.
Мы жили здесь
почти как дома.
Как дома.
Только не совсем.
Отличье
состояло в том,—
(помимо остальных деталей),—
что этот
добродушный дом
располагался
в том квартале,
где каждый вечер
допоздна,
помехи
в сновиденьях
сея,
шло
непрерывное веселье —
безудержное,
как война!..
Сюда —
еще до темноты —
в объятья
переулков мглистых
величественные, как киты,
автобусы
везли туристов.
Здесь
был кураж и климат свой.
Напротив знаменитой церкви
перед кафе
на мостовой
шли
самозваные концерты!
Здесь выступал надменный мим,
одетый
грустно и немодно.
Изничтожал он бренный мир
открыто,
смело,
но безмолвно!..
Здесь,
как всегда навеселе,
грек
демонстрировал удава,
и ненакрашенная дама
играла
на простой пиле…
Здесь был факир — такой, как надо!
Усмешкой дьявольской
сочась,
кричал он:
«Господа!..
Сейчас
вас опалит
дыханье ада!..»
Отпрыгивала темнота!
Огонь
торжествовал шикарно.
И пламя
било
изо рта,
как из домашнего вулкана!
Факир стонал
в избытке чувств,
мерцал глазами с поволокой.
И от него
несло чуть-чуть
не адом,
а бензоколонкой…
А рядом,
около,
вокруг —
и без конца,
и без начала —
все двигалось!
текло!
звучало!
Все перемешивалось вдруг!..
И странною была земля,
где улицы —
теснее комнат…
Сверкал Париж —
веселый город!
Париж,
который «о-ля-ля!..».
Он пил и пел,
он жрал и ржал,
был
надрывающимся, ярким!
Он был
Парижем по заявкам.
Парижем —
не для парижан.
Он жил,
как будто все пропало!..
И месяц над рекой висел.
И лишь под утро
засыпала
гостиница на Рю-де-Сенн
НЛО
Чудеса теперь
обыденными стали,
Не фантастика,
не выдумка,
не бред,—
утверждают очевидцы,
что видали
Неопознанный Летающий Объект…
Он в рассветном небе
странный след оставил
в виде длинного прозрачного хвоста.
Повисел чуть-чуть над полем.
И —
растаял.
И, наверно, было это
неспроста…
Зависая над земною жизнью бренной,—
как в лесу
над муравейником склонясь,—
неопознанные
странники Вселенной
скрупулезно изучают нас…
Кто мы им?
Хочу узнать, пока не поздно.
Кто мы им?
Хочу узнать наверняка.
Чья-то тема
в диссертации межзвездной?
Чей-то опыт
по «системам из белка»?
Кто мы им?
Еще не зрячие котята?
Или, может быть, собратья по судьбе?
Скажут пусть,
ну, намекнут хотя бы:
кто мы им?
И кто же мы
самим себе?..
Он висит над мокрой пашней —
дух ниспосланный,
излучая
ослепительнейший свет…