Он сгреб меня в охапку и куда-то поволок за собой, дотащил до припаркованной машины и почти запихнул в нее. Странно, подумала я. Мне казалось, что он должен перемещаться в пространстве как-то по-другому. На крыльях, например.
Мы ехали в московских сумерках по московским пробкам, по радио крутили Земфиру, мокрый снег лип к лобовому стеклу. Когда добрались до Медведково, уже окончательно стемнело. Родители приземлились и вот-вот должны были вернуться домой. Сандр проводил меня до дверей и собирался уходить.
— Оставь мне свой номер телефона. Пожалуйста.
Он покачал головой.
— Мне нужно иметь возможность тебя найти, — мой голос показался мне самой отвратительно просящим.
— Это бессмысленно. Меня нельзя найти по телефону.
— Но…
— Чш-ш-ш, — он положил руки мне на плечи и слегка наклонился вперед. — Я сам буду тебя находить.
— Где?
В его глазах что-то сверкнуло, он опустил руки и выпрямился.
— Везде.
И ушел. Мы не расплескивали себя зря.
Конечно, родители что-то заметили. Мама пыталась выяснить у меня, как я жила в их отсутствие, и я, в конце концов, честно призналась, что поссорилась с Мишкой. Мама расстроилась. Мишка ей нравился.
И мне тоже. Мне тоже он нравился. Он был мягким, вежливым и внимательным.
Совсем как его брат.
Первый день после возвращения родителей был страшным. Утром, в институте, я поняла, что не знаю, когда Сандр меня найдет. Сегодня? Завтра? Через месяц? Через год?
Я не могла думать, не могла спать, не могла есть.
Но на второй день я заставила себя думать. На третий — смогла уснуть. На четвертый — захотела есть.
На пятый день Сандр вошел в вагон на Сухаревской, ровно в ту дверь, у которой я стояла. Это, конечно, могло быть просто совпадением.
И это, конечно, не имело никакого значения.
Он действительно находил меня везде. Когда я ездила на дачу к подруге, то встречала его в электричке на обратном пути. Когда садилась в набитую маршрутку с утра, он был там. Когда возвращалась на метро из института, он ждал меня за раскрывающимися дверями вагона.
Иногда нам не хватало физической близости, той, что стала началом всей этой запутанной истории, и тогда мы срывались. Пропустить институт, пока родители на работе. Снять номер в отеле на час. Поехать куда-нибудь на машине. Верхом безумия было подождать, когда Мишка и его мама уйдут из их квартиры, но и это случалось.
Мы встречались не каждый день. И, судя по всему, его черти не сидели без дела. Иногда он выглядел так, что я пугалась и думала, не надо ли ему лечь в больницу. Хотя внутренний голос подсказывал, что больницей тут не поможешь.
Мечта любой девушки — загадочный мужчина, молча страдающий неизвестно от чего. Появляющийся из ниоткуда и уходящий в никуда. Смотрящий на тебя такими глазами, что «Ромео и Джульетта» начинают казаться легкой комедией.
Девушки вообще часто мечтают о том, о чем не имеют ни малейшего представления.
Они не знают, что такое — ехать в метро, мучительно ожидая приближения следующей станции. Десять раз туда, десять раз обратно. Оборачиваться на каждом переходе. Смотреть в каждое лицо. Искать, искать, искать. Искать того, кого невозможно найти.
Когда читаешь такие истории в книгах, они кажутся невероятно романтичными, прекрасными, пьянящими. Когда попадаешь в эту историю сам, в ней не оказывается ничего пьянящего, прекрасного или романтичного. Ты просто живешь от встречи до встречи, в промежутках пытаясь чем-то залатать дыры в мироздании. Иначе это нельзя было назвать. Казалось, что время ползет мучительно медленно, и поэтому в результате оно утекало между пальцев. Я училась в состоянии постоянного надрыва, все сдавая в последний момент — слишком прирожденная отличница, чтобы забыть про все, слишком увлеченная любовница, чтобы ни о чем не забывать.
Я чувствовала себя именно так, любовницей, потому что, будь я его девушкой, все было бы нормально, а не как в дурном кино. Я бы познакомила его с родителями. Он привел бы меня к себе домой (ведь должен же он где-то жить, когда не ночует на Чистых!). Мы не прятались бы от всего мира, мы любили бы другу друга открыто и радостно.
Сандр ни о чем не просил меня, но я сама как будто чувствовала необходимость скрываться. Я ничего не говорила родителям, я ничего не рассказывала подругам. И те, и другие понимали, что что-то со мной случилось. И те, и другие пытались поговорить. От подруг отбиться оказалось довольно легко. Сложнее дело обстояло с мамой. Слишком долго и слишком хорошо мы друг друга знали. Как-то вечером, когда папа еще не вернулся с работы, она спросила у меня напрямую, что происходит. Я не ответила.