— Может, — согласился я. Пожалуй, не стоило с ходу рушить авторитет Хендрикса и рассказывать девочке, что тот, по большому счету, нихрена не может. Разве что перегоревшие лампочки менять.
— А ты? — спросила Элис.
— Что я?
— Тоже архитектор?
Я покачал головой.
— Нет. Я — охотник. Хендрикс рассказывал тебе про охотников и операторов?
В этот момент одна из дверей открылась, и в офис вошел Хендрикс, осторожно неся на подносе две чашки и чайник. На моих последних словах он помотал головой. Поставил поднос на ближайший стол и сделал жест, предлагая мне продолжать. Я еле заметно поморщился. Старый лентяй.
Элис, которая сидела к Хендриксу спиной и потому пропустила всю пантомиму, ответила на мой вопрос:
— Нет, этого он не рассказывал.
Я вздохнул, с тоской глядя на закрывающуюся за Хендриксом дверь, и начал, невольно сам сбиваясь на поучительный тон:
— Если ты знаешь, большинство людей делится на тех, у кого лучше развито творческое (или интуитивное) мышление, и тех, у кого лучше развито аналитическое. Поскольку мир пространств построен на мыслях, здесь имеет значение в первую очередь то, как человек думает. И соответственным образом проявляются его способности. Поэтому люди, попадающие в пространства, обычно становятся охотниками или операторами. Аналитический способ мышления характерен для охотников. Они легко воспринимают устройство отдельно взятого пространства и поэтому вполне комфортно чувствуют себя в нем. Но охотники редко могут пройти из пространства в пространство — переход от одной мысли к другой почти никогда не продиктован чистой логикой. И вот тут на помощь охотникам приходят операторы. Они воспринимают пространства интуитивно, на уровне эмоций, впечатлений, ассоциаций. Благодаря этому оператор может легко прослеживать переходы между пространствами, выстраивать целые маршруты. Но по этой же причине оператору тяжело самому проходить по пространствам. Его мышление может начать прокладывать собственные пути, следовать своей логике и ощущениям, а не логике пространства, так что оператор никогда не сможет дойти до конечной точки своего путешествия. Именно поэтому большинство операторов предпочитают обосноваться в каком-нибудь одном защищенном пространстве и оттуда управлять сложной системой придуманных измерений, помогая охотникам перемещаться по ним.
Я замолчал, устав от такой длинной тирады. Элис снова нахмурилась, переваривая полученную информацию.
— А кто же тогда такие архитекторы? — спросила она после долгой паузы.
— Амбидекстры. Люди, у которых одинаково хорошо развиты оба типа мышления. И которые, соответственно, могут не только выстраивать связи и подстраиваться под чужие мысли — они сами могут менять пространства под себя.
Элис снова задумалась. Я встал и пошел за чаем, который принес Хендрикс — во рту пересохло. «Не быть тебе лектором, Ларс», — с усмешкой подумал я — и невольно осекся.
Не быть.
Никогда.
— А почему охотники? — опять спросила Элис, вырывая меня из собственных мыслей. Я налил себе чай. — Про операторов понятно — а что делаешь ты, кроме того, что бегаешь по пространствам?
— Охочусь, — я налил вторую чашку и вернулся к Элис.
— На?.. — подняла брови та, принимая у меня чашку.
Я отпил чай и еще раз украдкой вздохнул. Очень хотелось вернуть Хендрикса и переложить на него почетную обязанность по объяснению прописных истин — но, возможно, Элис могла решить, что я ее избегаю, и это могло ее расстроить.
А расстраивать Элис было пока что очень опасно.
Поэтому я сделал еще один глоток — и снова начал рассказывать:
— Когда люди думают или мечтают, появляются пространства. Но еще иногда люди боятся. И их страхи тоже получают воплощение в нашем мире — в виде гарпий.
Я заметил, как Элис слегка вздрогнула на последнем слове — но вопросов задавать не стала. Поэтому я продолжил сам:
— Гарпия — это такая квинтэссенция ужаса. Представь себе все самое страшное, что можешь — вот это и будет гарпия.
На этот раз Элис посмотрела на меня и тихо возразила:
— Но самое страшное никогда нельзя представить. Самое страшное — это то, чего ты не видишь.
Я слегка усмехнулся.
— Значит, ты знаешь, что такое настоящий страх.
— Как же можно охотиться на то, чего нет? — снова нахмурилась Элис. Было забавно наблюдать, как она пытается все проанализировать, понять, осознать.
Пожалуй, из нее мог бы получиться хороший охотник.
— Именно поэтому у любого охотника должно быть плохое воображение. Неизвестное страшно, потому что это может быть все, что угодно. А хороший охотник видит на месте гарпии что-то простое и понятное, подсмотренное в каком-нибудь ужастике или компьютерной игре. Ну а дальше надо просто уметь хорошо стрелять, — улыбнулся я.