Элис долго смотрела на свой чай.
— А если ты не умеешь стрелять, и тебе встретилась гарпия? — поинтересовалась она нарочито спокойно.
— Зависит от того, насколько богатое у тебя воображение, — сухо бросил я.
Элис услышала в моем голосе достаточно, чтобы дальше не уточнять.
— А гарпии… — начала она после небольшой паузы. — Они могут перемещаться по пространствам? Могут попасть в любое?
Я снова улыбнулся. Девочка быстро соображала.
— Могут. Но в это не попадут. Есть немного таких защищенных пространств — других офисов, — в которые гарпиям не пробраться.
— А зачем тогда за ними охотиться? — не поняла Элис. — Если здесь ничего не угрожает?
— Гарпии рождаются из страхов, питаются ими — и сами их создают, — вновь терпеливо принялся пояснять я. Меня уже начала раздражать собственная манера рассказывать все, как маленькому ребенку. — Чем больше гарпий появляется в пространствах, тем больше людей в реальности начинает бояться неведомо чего. Чем больше людей боится, тем больше гарпий… Замкнутый круг. В какой-то момент все человечество может просто сойти с ума. И тогда нам тут, сама понимаешь, тоже не поздоровится.
Элис серьезно кивнула, по-прежнему не сводя взгляда с чашки.
— Ну а кроме того, — усмехнулся я, допивая чай, — надо же нам чем-то тут заниматься, верно?
Элис подняла на меня взгляд.
— Ларс, а отсюда можно вернуться обратно? — спросила она тихо. — Можно вернуться в реальность?
Я долго смотрел на нее.
— Нет, — ответил я наконец.
Элис глубоко вздохнула и прикрыла глаза.
И тогда в офисе снова вырубилось электричество.
После этого разговора я больше не принимал участия в обучении Элис. Хендрикс перепоручил ее Хелен — большой, пышногрудой Хелен, испещренной пирсингом, как новогодняя елка. Хелен была оператором — и единственной женщиной в коллективе до прихода Элис. Однако та никак не реагировала на обволакивающую мягкость, которую Хелен распространяла вокруг себя, как аромат крепких духов. Оставалась такой же невыразительной на вид, какой предстала при первой встрече. И это выглядело немного странно, потому что в пространствах характер всегда проявляется в том, как человек выглядит. Мне казалось, что характер у Элис должен был быть довольно выразительным.
Впрочем, поначалу она вполне могла чувствовать себя разбитой. Переход из реальности в пространства всегда дается фигово — сознанию сложно принять небытие как возможную форму существования. Кроме того, каждый из нас попадал сюда не просто так — любому переходу предшествовал определенный кризис, нежелание смириться с реальностью. Что в конечном итоге приводило к отрыву от реальности. В прямом смысле этого слова.
Девочка Элис летела из Москвы в Бостон на стажировку, с очевидным намерением начать в Штатах новую жизнь. Разумеется, мы не стали спрашивать, что случилось с ней в ее старой жизни. В конце концов, без связи с реальностью, с прошлым, Элис постепенно должна была начать приходить в себя. Мы все проходили через это в свое время.
Оказавшись здесь, человек уже не может вернуться обратно. Со временем можно научиться выходить ненадолго в реальный мир, но редко кому из нас удается пробыть там больше нескольких минут. Это чертовски тяжело — и многие предпочитают никогда не выходить на поверхность. Порой бывает нужно вынырнуть ненадолго, чтобы быть в курсе того, что происходит снаружи, но к своей прежней жизни вернуться из пространств невозможно. И в конце концов это становится совершенно ненужным. Все эмоции, чувства, привязанности, которые соединяли тебя с реальным миром, постепенно притупляются, уступают место ясной красоте человеческой мысли. Потому что мысль, лишенная отравляющих ее чувств, представляет собой неоспоримое доказательство совершенства человеческого существа.
В пространствах нельзя любить.
Но никому из нас это и не нужно.
Элис начала работать с пространствами как обычный оператор — на расстоянии всегда проще понять их логику. Да и безопасней. Девочка быстро училась — всего через пару недель Элис уже смогла выстроить свой первый маршрут.
Впрочем, понятие «быстро» плохо применимо к пространствам.
Здесь нет времени. По крайне мере, в том смысле, в котором люди привыкли его воспринимать. В реальности время меняется линейно — ну или почти линейно, если уж быть совсем точным. Если вдуматься, становится понятно, что за одну и ту же единицу времени сейчас и тысячу лет назад успевает произойти принципиально разное количество событий. Что менялось за тысячелетия существования древних цивилизаций? Да почти ничего. Что поменялось за последние сто лет? Все. Время становится все более компактным, сжимается все сильнее и сильнее — чтобы в конечном итоге просто схлопнуться в точку. И тогда мир придет к тому, с чего все начиналось.