Они попробовали, конечно, и они вовсе не были глупы. Со мной не торговались. Меня не пытались завлечь возвратом гражданских прав в обмен на сотрудничество. Мне даже выразили легкое недоумение и туманное сомнение в том, что я действую по своей инициативе.
От меня, как понял, ждали — я примусь доказывать, что готов отдать им свою лояльность. Может быть, там были еще какие-то ступени, перспективы и повороты. Но я на этом уровне коммуникаций чувствовал себя так, словно угодил в самый дальний сектор нашего некогда громадного государства, и вынужден там говорить на местном сленге, интуитивно угадывая основные понятия.
Поэтому я вернулся к Старику.
А старик позвал, нет, не охранителя — госпожу Нийе. Охранителю они потом сообщали, что ушло вниз, но не как и не через кого. И не все. Иногда я присутствовал.
Госпожа Нийе шипела, разводила когтистыми руками:
— Думаете, я хорошо понимаю в этих играх?
— Думаю, что хорошо.
— Меня бы тогда здесь не было, если бы я понимала.
— Вы живы.
— Аргумент, с которым не поспоришь.
Ей не хотелось, но она придумывала мне очередное письмо, потом его правил старик, потом я пересказывал его своими словами, пока оно не становилось моими словами.
Госпожа Нийе действительно хорошо в этом понимала: мне верили. Верили до самого конца.
Когда я дорос до второй школы, меня больше всего удивило, что я вообще вырос, проснулся, научился говорить «я». Слишком много дней, оставшихся в серебряной паутине чужого зрения, чужих чувств, желаний. Слишком много дней бегства в сон от тела, которое невозможно было не слышать, и которое не хотело просто держать меня на плоскости, где остальные разумные. Тело плавилось в изменениях, разум с трудом учился выталкивать чужое и чужих. Их было мало вокруг меня, меньше чем обычно вокруг правнука главы Дома, но все равно тишины и пустоты в гулких коридорах, под сводчатыми потолками древнего каменного дома было недостаточно. Я пил их, как воду, и всегда было мало — как одинокого скольжения на подошвах по черному полированному камню в серебряных прожилках толщиной в волосок, как попыток поймать себя за «я». Они всегда прерывались одним: страшным, вибрирующим в костях воем предупредительной сирены. Очередное землетрясение.
Поля удерживали дом. Я знал, что у меня есть такое же простое назначение — когда я стану исправным, я тоже буду держать Дом. Поля вырабатывали генераторы. Один из предков, тот, что исчез еще до того, как я — внезапно и рывком — вырос и очнулся, — однажды сказал мне, что я все верно понимаю, но генератор такого поля у меня внутри, и очень важно, чтобы он был мощный: непросто удержать целый Дом, даже сложнее, чем этот, каменный, который нельзя обойти по периметру даже за половину дня.
Я понял предка правильно как раз перед второй школой, когда узнал — не услышал, а понял, разобрал и вложил в себя, — почему сирена звучит все чаще. Почему дома скоро не будет, а будет ли Дом, зависит только от меня.
Личная история госпожи Нийе, даже со всеми лакунами и умолчаниями, была бы более уместна в древних легендах и преданиях. Она родилась на столичной планете, достаточно близко к вершинам правящего Дома, чтобы ей, невзирая на внешний вид и базовые параметры, выдали полные права. Почти полные — «без разрешения на воспроизводство». Определенно не «слава Обновлению», но «слава Правящим». Тем не менее, отпрыска куда более стандартно выглядящих родителей услали подальше — сначала в космическое училище охранителей, потом в гвардию. Оттуда ее по окончанию стандартного тридцатилетнего контракта попросили удалиться. В полсотни с небольшим оказаться не на службе и нежеланной дома — сомнительное удовольствие, но госпожа Нийе не пала духом: она пошла учиться на формовщика. После чего работала на окраине обитаемой галактики, почти за границами Великого Круга Бытия Разумных, пока тот проект не закрыли за недостатком ресурсов.
Госпожа Нийе — чьей работой были довольны — получила право приобрести некоторую часть техники, не подлежавшей эвакуации, и оказалась счастливой владелицей хорошо оборудованного катера. В нем она и следовала к новому месту работы, когда их канал разрезало очередным эхом Сдвига. Большой транспортник, по всей видимости, погиб, а госпожу Нийе, к ее счастливому изумлению, выбросило в нашем пространстве. В нашем — это значит внизу.