И еще я понял — все худшее приходит снизу. Предательство, подлость и злорадное ожидание чужой неудачи, все это оттуда. Административная интрига и технологическая диверсия под видом ошибки — оттуда. Все эти обычаи соперничества за ресурс доведены до совершенства там. А поняв это, вспомнил лица тех, в поселении, которых выбранила госпожа Нийе. Виновники аварии погибли, за исключением белобрысого, а причина аварии осталась. Она в этом образе мысли. Это зараза пострашнее «бешенства сенсов». Это… безумие разумных, оксюморон. Они там внизу такие давно, и считают свою болезнь за здоровье.
Все это были большие и страшные мысли, тяжелые как глыбы льда. Они сталкивались с грохотом в моем сознании. И я понял: госпожа Нийе неправа. Тех, внизу, нужно огородить и изолировать, и вернуть туда всех здешних, кто болен тем же. Поступить с ними так, как поступали с сенсами.
По дороге обратно госпожа Нийе вела скутер и громко, немелодично и невнятно распевала что-то незнакомое: «а то, что нам снится, само уже за рекой…», потом повернулась ко мне:
— Что подумал — забудь. Не спорь, вижу, что думал. Мне не веришь, старика спроси. Но лучше мне верь. Забудь. Вы не умеете, даже ваши нижние не умеют, и не надо учиться, не научитесь же, а получится крупная дрянь, а не те цветочки венчиком, что у вас цветут сейчас. У вас тут окраина. Интернат для глупых детей. И хорошо.
— А что же такое крупная дрянь? — удивленно спросил я. Вслух. Должно быть, потому что она любила водить все летающее сама, руками, и руки эти были надежно заняты.
— Например, — скривилась она, — когда такие, как они, доводят дело до точки кипения — и наверху, как ты понимаешь, не сразу, оказываются такие как, например, Ри. Или как ты. В обнимку с неизымаемым представлением о том, кто тут опасен для общества и что с этим делать. Почти правильным представлением. Только вы не умеете и не можете, и правду говорить и думать о том, что делаете, тоже не умеете и можете. Вы не приспособлены к внутривидовой конкуренции. Когда мир, это прекрасно. Когда конфликт, это неудобно. Когда революция — это гангрена. Знаешь, что такое гангрена?
Я знал, что такое гангрена. Увидел здесь, на работах, в свой первый год. Я не знал, что такое революция. Догадался по смыслу — но не знал раньше, что для этого есть слово. Специальное слово «проворот назад», «восстановление правильного хода вещей после злостного нарушения».
Она здорово умела запутывать, госпожа Нийе. То, что я уже хотел сделать, но еще не знал — как именно, что это было бы? Восстановление правильного хода вещей или гангрена?
Он не знал, что для этого есть слово. Большинство не знает. В мирное время большинство разумных живых, не помнит, что по любой дороге можно зайти слишком далеко, можно уйти туда, откуда не возвращаются, откуда не возвращаются домой, в живые… или в разумные. И когда впереди разворачивается смерть, есть доли времени, когда еще можно отпрыгнуть назад, по своим следам. Откатиться. Очень дорого. Но туда, где ты есть. Оставить большому Нет пройденное и уйти другой дорогой.
Он жалуется, что не знал слова, но мысль-за-словом он узнал.
Я присутствовал при том сеансе связи, с которого все началось. Присутствовал как связист, начальник канцелярии, любимый воспитанник старика и станционная мебель одновременно. То есть, на меня не обращали внимания, и все же меня имели в виду.
Пока старик обсуждал с планетниками планы, скорость работы, потребности и проблемы, я скорее был мебелью с функцией протоколиста. Делал никому не нужные пометки: у старика, как и у всех прочих, не было никаких трудностей с запоминанием.
— И… вот еще на что обратите внимание, — сказали с той стороны, снизу, паузой подчеркивая важность. — В следующие двенадцать лет необходимо добиться максимального снижения числа неграждан и полуграждан в составе персонала.
Ответное молчание старика означало вопрос.
— Мы приняли решение о подготовке к первому этапу переселения.
Я сдавленно булькнул горлом в своем углу. Значит, все еще хуже, чем мы подозревали, чем подозревали новички.