Теперь у руководства был повод избавиться от соперников, противников и конкурентов. Да что там, у них даже причина была. Потому что — я уже говорил — живой даже без генератора защиты способен проработать некоторое время. А два живых — в два с половиной раза дольше.
Мне могло не повезти, если бы у меня что-то сломалось. Мне могло повезти немного больше, если бы кадровики добрались до моего дела раньше. Партия была большая, ее плохо отсортировали внизу, к такой небрежности в Проекте привыкли и заново просеивали присланных, когда находилось время, отлавливая полезных работников. Я со своим незаконченным был полезным, полезней многих. Но вышло все в третью сторону.
У меня не сломался пояс с защитой. У меня не сломался ремонтный бот. У нас у всех сломалась эта мороженая энергостанция. Всех, кто был на поверхности, слизнуло в долю мгновения, но моя смена сидела в бараках глубоко под землей, точнее, под скалами. Когда нас наконец-то откопали, вывезли и подлечили, я самоуверенно уповал на место сотника и определенные поблажки. Вместо этого мне велели прямо из госпиталя отправляться в управление.
На входе в большой комплекс сняли биометрию и выдали документы. Я долго смотрел на себя — Раэн Лаи из свободной семьи Лаи; возраст — 31 год, считай, год как росянка слизнула; допуск — салатовый, светленький, то есть первой категории, но слабый, перекрываемый; должность: связист-шифровальщик-наблюдатель. Придан — ярко-зеленая полоса. Руководству Проекта.
Я… хотел отказаться. Залепить чипом в морду первому, кто пришел бы за мной. До аварии, сразу после аварии, я бы упал в обморок от счастья: здесь хотя бы тепло и теперь я по праву, по какой-то непонятной благой ошибке буду здесь, где тепло, и не тошнит круглые сутки от фона станции и поля пояса. Но я был из госпиталя — согревшийся, отоспавшийся, отъевшийся. С торчащими костями и высохшей до состояния чешуи кожей, но уже достаточно обнаглевший, чтобы бурлить желанием сказать руководству прямо в лица, что они убийцы, пожиратели разумных и нет таких слов, чтобы описать их точно. Что их именами будут браниться только самые закоренелые негодяи. И так далее. Что лучше я замерзну или сдохну под землей — я уже, можно сказать, сдох: когда нас откопали, мы были совершенно готовы к тому, что мы останемся здесь навсегда, а разбор завалов признают нерентабельным, такое бывало, — чем переступлю общий с ними порог. Я хотел… и почти даже собрался.
За всем этим я не заметил, как оказался перед стеной, а стена отошла в сторону. Внутри было совсем тепло, дышать оказалось приятно, мне сказали сесть и подождать — я сел. И заснул. Меня накормили в госпитале перед выездом, за злостью я совсем забыл об этом, иначе дал бы поправку на сонливость.
А так я проснулся от того, что старик сидел напротив и смотрел на меня. Даже не старик, а не знаю, как сказать. Не бывает столько, не живут, не ходят, не сидят, не улыбаются… у него зубов нет, отдельных, то есть, зубов, у него зубчатые костяные пластины там, как у первопредков. И глаза с двойным веком.
У него еще и перепонки были (и надеюсь, до сих пор есть), но возраст (очень большой) не имел к этому прямого отношения. Просто верхний этаж Медного Дома настороженно относился к манипуляциям с базовыми параметрами вида и позицию свою обозначал, в частности, собственным фенотипом. Настолько приближенным к старому, насколько позволял закон об Обновлении. Как оказалось после Сдвига, они были правы — а до того их считали консерваторами, готовыми скорее вымереть, чем измениться. Некоторые Дома отнеслись к возможности заимствовать преимущества у иных рас с большим энтузиазмом.
Но этого я тогда не знал и сначала решил, что старик мне снится. Тем более, что и говорил он что-то из области сна.
— … довольно коротко знаком с вашей бабушкой, ваша достопочтенная матушка сочла этот случай достаточной причиной, чтобы вспомнить о моем существовании и напомнить мне о своем. Я согласился с ней. Теперь вы будете работать у меня и более не причините ей беспокойства.
С собственным сном я пререкаться не хотел. Поэтому просто почтительно вскинул голову и молчал, разглядывая стенку за его спиной — как если бы встретился с настоящим стариком с верхушки Дома. А он продолжил:
— Поэтому сядьте… или как вам удобно — и напишите ей письмо.
— Как? — спросил я, удивленно хлопая глазами. «Как вам удобно» я еще понял, они чаще работали стоя, чем сидя. Написать? Записать на кристалл — или…
— При помощи рук и письменных принадлежностей, — почти не меняя тона сказал старик. Зазор между «почти» и «не меняя» был очень ощутим. — Права на личные переговоры у вас нет и не будет, но я могу передать рукописный лист со своими грузами.