Расправляемся с завтраком вдвоем. Даже с чаем Ю помогаю.
– Не надо, Ян, не надо, – дразню чуть позже на улице, пока гуляем в лесу.
Ничего не могу с собой поделать. Меня приводит в восторг ее стыдливость. Когда щеки Ю алеют, точно знаю, что это происходит не из-за мороза. Опускает взгляд, а я вспоминаю, как отчаянно она хваталась за меня ночью, как сильно текла, как беспомощно смотрела в глаза, как будоражаще стонала и как сладко кончала.
– Прекрати, – частит смущенно, сгребая в кулаки мою куртку.
– Не могу, – дроблю с усмешкой и прижимаюсь лбом к ее лбу.
– Обними меня.
Это запросто.
Накидываю хомут и выдыхаю:
– Обнимаю… У меня такого ни с кем не было, Ю. Клянусь.
– У меня… тоже…
Смеюсь.
– Знаешь, я вроде как понял…
– Я-я-ян…
– Шучу, зай. Шучу, – стискиваю сильнее. – Очень тебя люблю. Вдребезги, Ю. Вдребезги.
– И я тебя, Ян… Очень!
А потом…
Едва входим в дом, звонит телефон. Увидев фотографию отца, принимаю вызов.
– Тебе лучше отвезти Юнию домой, – говорит он без всяких предисловий.
Вижу, что Ю слышит. Тут же краснеет.
– Почему? – толкаю спокойно.
– Ее ищут. Полгорода на уши подняли. Заявление на тебя написали. Не знаю, кто принял… Но к нам уже приезжали.
Яростный скачок артериального давления. Сердце на счет два – в реактивный полет. Были бы в городе, зацепился бы им за провода. А так… Бьется в потолок.
– Да пусть Филатов этой гребаной бумагой раздерет себе очко, – выпаливаю на эмоциях недопустимо грубо.
Ю охает и отворачивается.
Папа на том конце проводе отзывается тяжелейшим вздохом.
– Ночью умерла бабушка Юнии, – добавляет с явным сожалением.
Отстраненно отмечаю, как в лицо бьет резким потоком прохладного воздуха – это Ю совершает стремительный оборот.
Сердце стопорится, когда снова вижу глаза своей девочки.
– Я-я-ян…
Вдребезги.
67
…нашей вины в этом нет…
Завершив вызов, со вздохом упираю в бедра руки. Зачем? Вероятно, чтобы скрыть разбившую их неожиданно дрожь. На самом деле охота прижать одну из ладоней к груди. Там происходит непонятное. Сердце возобновляет работу. Но вместе с глубинными, нереально далекими, будто поднимающимися из-под нескольких плотных пластов мышц ударами возникает жесткое давление. Каждый новый вдох и каждый последующий выдох все тяжелее даются. Грудная клетка расширяться полноценно отказывается.
Боже… Дай мне силы.
Смотрю на оглушенную известиями Юнию и думаю о том, что должен взять себя в руки.
Но, блядь… Как?
Ощущаю легкое головокружение и подкрадывающуюся к перетянутой спазмом глотке тошноту.
Боже… Дай силы.
Бабка Ю мне, конечно, никогда не нравилась. Ядовитая сучара под маской центра помощи, доброты и милосердия. Откинулась, и откинулась. Земля ей пухом. R.I.P.
Но…
Я же не дебил. За секунды догоняю, как воспринимает кончину бабушки Юния. Догадываюсь, с чем связывает, и на кого возлагает вину. Буквально слышу, как зая прокручивает мысль о том, что пока мы получали оргазмы, та отдавала Богу душу.
Пиздец, конечно. Но это жизнь. Подобные накладки случаются.
Проводить какие-то параллели и вырисовывать связь между этими события бессмысленно.
Но как объяснить это Юнии?
Чувствую боль своей девочки и сам загибаюсь.
Как к ней подойти? Что сказать?
Боже… Дай силы!
После третьего обращения к Всевышнему шагаю к Юнии. С показной уверенностью. Просто не отвечаю за то, что транслирую. Использую стандартный набор. Еду, блядь, на старой базе.
Касаюсь шелковистых волос. Перебирая пальцами прядь, использую время, чтобы нырнуть в беспокойный омут глаз. Зябко становится. Спину накрывает дрожью. Она вскрывает поры и вытягивает через них внутреннее тепло. Конденсируясь во влагу, то сковывает мои раздувшиеся мускулы новым приступом леденящего холода.
– Мне очень жаль, маленькая, – проговариваю тихо, но с шумным вздохом. Осторожно убирая прядь Ю за ухо, поджимаю губы. Провожу пальцем по щеке. – Это тяжелая потеря, – нервно сглатываю. – Понимаю, что ты чувствуешь, зай… Разделяю.
Жду, что заплачет. Преобразует переживания в слова. Вывалит все на меня. Готов выслушать. Заранее ищу, чем крыть. Ради нее с любыми демонами сразиться готов.
Однако…
– Мне нужно домой, – толкает Ю задушено.
И это все, что она говорит.