– Что это было? – шепчет Вика. – Ты его знаешь?
В аудиторию возвращается жизнь, только я чувствую себя смертельно больной. Едва совершаю новый вдох, передняя часть моей груди обваливается, словно кирпичная стенка. Внутри меня образуется завал, под которым трепещут, будто крылья раненой бабочки, легкие и лихорадочно колотится сердце.
– Юния?
Ощутив тепло пальцев на своей руке, не сразу понимаю, что это Вика. В страхе вздрагиваю. Громко вздыхаю. Прижимаю к щеке, на которой остался жгучий след, ладонь.
– Все нормально, – бормочу сбивчиво. – Это просто… Ян – друг моего парня… Он странный… Очень неприятный… Не люблю его.
– Да уж… Бесцеремонный, – тихо возмущается Вика, оглядываясь назад. – Хм… Пялится в упор! Даже не скрывает! Хм… Придурок… – задыхаясь, краснеет. – Подмигнул мне! Каков черт!
Я отстраняюсь. Прекращаю воспринимать не только сидящих рядом ребят, но и руководство факультета.
«Хоть бы мы были в разных группах… Хоть бы мы были в разных группах…» – эта молитва – все, над чем работает мой мозг.
С трудом улавливаю свою фамилию. Не знаю, каким чудом собираюсь с силами, чтобы подняться и подойти к декану за зачеткой. Лицо пылает. Кажется, что ожог со щеки расползся, словно опасное вирусное заболевание, по всей площади тела. Я болела корью, но эта зараза ощущается хуже.
Чтобы не наткнуться взглядом на Нечаева, смотрю в пол. Но это не мешает чувствовать, что он как раз продолжает следить за мной, пока я не возвращаюсь на место. Да и там… Затылок горит. Кажется, скоро дым пойдет.
«Хоть бы мы были в разных группах…» – продолжаю молить Бога.
Но… Закон подлости если работает, то сразу на полную катушку!
Когда мы разделяемся и следуем в указанные кураторами аудитории, Нечаев оказывается в одном потоке со мной. Я настолько убита этим фактом, что не могу даже порадоваться той же сплоченности с Викой и Валиком.
Заняв место в новой аудитории, молча слушаю куратора. Естественно, что выступать я не рвусь. И когда Ирина Викторовна спрашивает, есть ли желающие на должность старосты, втянув голову в плечи, молча таращусь на свои скрещенные на парте руки.
– Филатова, – читает куратор из какого-то журнала. И мне приходится, вяло взмахнув рукой, откликнуться. – Юния, в твоем личном деле указано, что ты в гимназии занимала не только должность старосты, но также состояла в оргкомитете.
– Да… Все верно.
– В таком случае… – выдает Ирина Викторовна с излишней эмоциональностью. Прямо-таки театральное выступление. – Почему бы тебе не взять подобные обязательства в университете?
Я не умею отказывать страшим. Не представляю, как это делается.
Всеми фибрами души против, но по привычке исполнительно киваю.
– Конечно. Буду рада, Ирина Викторовна. Спасибо за доверие.
В спину мне летит приглушенный смешок. Я догадываюсь, кому он принадлежит, еще до того, как узнаю презрительный голос комментатора.
– Ничего не меняется.
По телу рассыпаются колючие мурашки, и это, увы, единственная моя реакция. Мысленно я, конечно, разворачиваюсь и требую от Нечаева аргументировать свою насмешку. Но в реальности я никогда на подобное не решусь. Как бы сильно не жгло в груди.
Выпрямляюсь, будто мне вместо позвоночника загнали металлический штырь, и сижу так до самого конца кураторского часа. Глядя исключительно прямо перед собой, игнорирую провокационные замечания, которые Нечаев то и дело выдает.
А едва нас отпускают, толком не попрощавшись с Викой и Валиком, стремительно покидаю университет.
Лишь забившись на заднюю площадку троллейбуса, кое-как перевожу дыхание.
Юния Филатова: Ян в моей группе.
Изначально в конце этого сообщения набиваю множество восклицательных знаков. Но, переведя дыхание, решаю все-таки не демонстрировать панику настолько явно.
Святик и без того все понимает.
Святослав Усманов: Еду домой. Жди.
Я должна отговорить его. Заверить, что нет необходимости мчаться ко мне из столицы на один вечер. Но я не могу. Мне нужна поддержка Свята.
3
…влюбилась в него как в мужчину…
– Ты с ним разговаривал? – спрашиваю, едва отходим со Святом от дома.
– Да, – роняет он сухо.
А у меня в который раз за день перед глазами, как наваждение, Ян встает. Следом за этим случается выброс каких-то реактивных гормонов, которые приводят меня в надоевшее за сегодня состояние мандража.