Глава 14
The Hunting of the Snark.
- Я грохну эту суку! - мой голос показался мне чужим и незнакомым.
- Мне терять нечего! Я это сделаю! А ты не пачкай своих рук: тебе ещё роман дописывать! - возразил Иосиф.
- Вот так и становятся Буджумами! - поругал нас Иаков:
- Больше никто никого не убьёт! Проспер Мериме был не прав. Её Господь простит или накажет: Он сам без нас решит. Не судите, да не судимы будете!
- Но это мой роман! Значит я здесь — бог! - возмутился Ваш покорный слуга, можно просто Автор.
Старики демонстративно отвернулись к окну, объявив негласный бойкот моей мании величия.
- А вдруг тебя тоже КТО-ТО пишет? - бросил мне через плечо Иосиф.
Иаков резко повернулся ко мне и потушил окурок об массивный ореховый стол.
- А вдруг мы все друг друга пишем? Переписываем, сбиваемся с мысли, дополняем, чёркаем, правим ошибки, ставим кляксы и пытаемся их стереть, размазывая на всю страницу...
- А Господь нас лупит линейкой по рукам за шалости, ставит красной пастой двойки за поведение в дневник, выводит из класса за ухо и вызывает родителей в школу... - перебил друга Иосиф.
- А ещё можно списывать у соседа по парте! Так многие бездарные писатели делают! - добавил я свой последний штрих. Или предпоследний? Время покажет...
- Не ходите больше в шахматный клуб Чайна-тауна! Иначе в мире появятся два новых восточных философа, а китайцам и старых пристроить некуда! - пошутил я на прощание и опять выпрыгнул в окно из дома Часовщика на Ломбард-стрит: улицу кривую, как моя глупая жизнь.
Неудачно приземлившись, я угодил правой ногой в собачьи какашки. Дерьмо случается, не правда ли? Я кинулся вытирать ноги об роскошный розовый куст и поцарапал шипами лакированную кожу итальянских туфель.
- Сегодня явно не твой день, приятель! - сочувственно заскулила лохматая собака, видимо, автор подлых какашек.
- Скоро об твой роман тоже вытрут вонючие ноги! - обиделся разбуженный моим хамством розовый куст.
Я извинился перед кустом. Фраза «I am sorry!» прозвучала с весьма забавным русско-армянским акцентом. Я погладил собаку (у неё не было даже имени!) и помчался вниз по ступенькам тротуара бодрым гвардейским шагом недобитого пехотинца. Я дышал ранними цветами и погружался в мечты о моём Любимом Буджуме: Люсиль Стемли-Амато.
- Если Ты такой умный, романы и поэмы пишешь, то почему до сих пор беден? - дерзко спросила меня Америка, подмигивая витринами и лампами неоновых реклам.
- Если ты такая богатая, то почему до сих пор безумна? - передразнил я вопросом на вопрос, в лучших традициях моего друга Иосифа.
- Ты нас не получишь и никому не подаришь! У тебя нет за душой ни цента! - злорадствовали из окон магазинов ювелирные украшения, сверкая дьявольским огнём.
Их горькая правда больно задела меня за остатки полудохлого-живого в остывающей мумифицированной душе. Я взбесился!!! Вытащив из мусорной урны бутылку от «Coca-Cola», я как следует прицелился, замахнулся и швырнул её в вывеску ювелирного магазина с заманчивым предложением: «SALE!!! 50 %!!!». Просто с детства не люблю ложь, вот и всё... Прежде, чем объявить распродажу, они накрутили втрое больше, а то и вчетверо. Может, меня подвёл тремор руки, или витрина оказалась антивандальной? Даже сигнализация не сработала! Стеклянная тара ёмкостью 12 унций звонко отрикошетила и вернулась по газону к моим ногам, всё ещё пахнущим собачьими какашками.
- Ну и что ты творишь? - заворчала Америка.
- Я пишу свой первый роман за мир во всём мире! А ты что творишь?
- Я сочиняю новую войну за Демократию во всём мире!
- Демократия — это власть большинства! А большинство — Буджумы! Они любят войну, где много боли, страха и крови. Пока на Земле царит ваша дерьмократия, Снарки не ведают покоя.
- Мы давно охотимся на Снарков! Скоро останутся одни Буджумы!
- Вот это меня и пугает больше всего!
- Боишься, значит уважа-аешь!..
Наш спор прервала безымянная собака, притащив мне в зубах ту самую бутылку из-под той самой колы. Пёсик почуял родную душу и всё это время плёлся за мной на почтительном расстоянии, чтобы не мешать моему полуночному бреду. Как, уже полночь? Время в романе летит слишком быстро! А мне ещё нужно успеть попрощаться с Люсиль, пока она не уехала в Лос-Анджелес, покорять Голливуд и кого-то там ещё. А вдруг я смогу её отговорить? А вдруг она останется со мной? Моё глупое сердце замерло от этой сладостной, как яд, мысли.
- Если мечты вдруг станут лошадьми, то все поэты будут кататься на каретах. - собака проявляла высокую эрудицию.
- Я люблю её! Мне плохо без неё! - я очень хотел снова увидеть Люсиль, пьянеть от запаха её духов и кожи, тонуть в её карих глазах, щекотать языком её нёбо и дёсна.