Подпись бы считалась форменным самоубийством, но дарить стихи инкогнито тоже не имело смысла: Джон надеялся на взаимность. Любовь на выдумки хитра: Чейни-старший вместо подписи нарисовал схему русской пирамиды: 15 белых шаров в стандартном треугольнике. Стол для русских игроков обслуживал только он, получая маленький процент с навара Чезаре и щедрые чаевые от русских. Люсиль об этом знала.
Джон аккуратно сложил листок со стихами в белый конверт и невзначай бросил его на водительское сиденье красного кабриолета Honda S600, роскошной машины Люсиль. «К дьяволу Чезаре! Ради одной только её улыбки стоит сдохнуть или убить!» - решил Джон, впервые влюбившись по-настоящему на закате своей сексуальной славы. Ему в апреле 1975 года исполнилось бы 44...
- Папа, Ты изменился! У Тебя есть кто-нибудь? - спросил Джек во время прогулки в парке Золотые Ворота.
Джон только готовил документы на усыновление: криминальные подвиги юности, отсутствие жены и квартиры, материальная несостоятельность и запоротый морфлотским психиатром военный билет создавали дополнительные препятствия.
- У меня есть Ты и надежда на лучшее, - уклонился от прямого ответа Грифи-сердцеед, на этот раз догрызающий в любовных муках своё собственное каменное сердце.
- Она красивая, как Мама? - не унимался Джек.
Джон не мог ответить сыну: он не помнил лица Флоры Веллман...
Люсиль и Джон вскоре стали дружить, общаться и гулять в парке. Стихи подействовали: их крик отчаявшегося одиночества нашёл родные звуки в душе красивой женщины с цыганско-итальянской кровью. Она рассказывала Грифу про свою четырнадцатилетнюю дочь Джину и розарий у загородного домика, выращенный общими силами трёх поколений Стемли по женской линии. Ещё у Люсиль был больной отчим и мама с сахарным диабетом. Про родного отца-банкира Люсиль не любила говорить, ведь он бил и душил маму на глазах маленькой Лю. По вечерам они с мамой Вэл и дочкой Джиной молились и вышивали бисером Лики Святых и Библейские сюжеты о Спасении. Все разговоры Джона начинались и заканчивались приключениями семилетнего Джека, которые щедро дополняли комментарии живых очевидцев: старика Оси, его жены Флорентины и крёстной матушки сорванца Елены. Под впечатлением от Люсиль Джон писал новые стихи, что безгранично льстило самолюбию избалованной женщины. Она раньше думала, что мужчины больше не смогут ничем удивить. Господь изменил её мнение, подарив на блюдечке влюблённого поэта Джона Гриффита Чейни-старшего. Вот ещё одна проба пера его:
Недозабытая Любовь...
Гроза, как дуло вороное, Отстрелит полный магазин. Тоска - ночная паранойя - Моя хозяйка много зим. Напрасно пели "Харе, Кришна!" В вечернем парке пять йогинь. Я слаб, а в темноте всё хищно: Молю Тебя, меня покинь! От нашей страсти отрекись Ты! Кромсают крылья когти львов. И пишет кровью взмахом кисти Недозабытая Любовь. На крыше съехали стропила, Закончились вода и снедь. Любовь - коварная рапира: Ударами не дарит смерть. Умчаться прочь в пустом вагоне, Звеня последним пятаком. Взамен припадков и агоний Расплакаться в грозу тайком. А за балконом падал Цельсий. Я проиграл ещё войну За сердце сказочной Принцессы, Но я напьюсь и позвоню. Прапрадед - гордый Отто Бисмарк: Под ноги мне не упадёшь. Меня добавишь в "чёрный список", Включая дворники под дождь. Размазаны по ржавым рельсам Мечты поэта-бедняка. Стреляя взглядом, точно целься, Чтобы добить наверняка. Вокруг меня фотомодели Просили денег напрямик. А я испил бокал мадеры, Чтобы влюбиться, хоть на миг! Я был горячим, словно Молох, Но мне сломали два ребра, Понюхав белый зимний порох, Шальные ветры ноября. Пожар погас, и стало тускло: Исчерпан пламени ресурс. Печаль мудра, как Заратустра, Любовь - наивный Иисус. Метель не бережёт идущих И Солнца не даёт взаймы, Зарыв до марта наши души В сугробах ветреной зимы...
Джон не просил у Господа большего счастья: ему было достаточно и этого, но автор романа считал иначе.
Итак, позабыв об осторожности, на третьем свидании Джон и Люсиль сняли скромные апартаменты в отеле Твин Пикс на Маркет-стрит. Чезаре как раз уехал в Нью-Йорк, хоронить одного из своих многочисленных дядюшек и фальшиво улыбаться хладнокровным сородичам, которые с удовольствием воткнут тебе в спину нож ради наследства, и даже провернут рукоять, чтобы убить наверняка. А потом на твоих похоронах они зальют себя и остальных горючими слезами. Уметь плакать напоказ — целое искусство!..
Друзья, мне стыдно в этом признаться! Я посмел невидимкой просочиться в их номер, я смотрел на их Любовь и завидовал! Я вспоминал то, что было мной потеряно много лет назад!.. Я написал Люсиль Стемли слишком похожей на мою экс-Любимую, я снова стал рабом её чар, я угодил в капкан, созданный своими руками. Как Ты, Милая? Как Твоя дочь? Айкидо не бросила? Кто Тебе варит по утрам крепкий кофе в армянской турке? Кто жарит для Тебя попкорн на оливковом масле экстра вирджин? Кого Ты кормишь шоколадными маффинами? Кто кусает Твою вкусную грудь и тонет в Твоих чёрных кудряшках? Кто Тебе пишет стихи? Прости меня за то, что бесил ревнивого мужа своими поэмами и звонками. Прости за то, что не понимал Твою дочь и не смотрел с ней аниме. Прости, что не стал молиться Твоему Богу в Твоей Церкви! Прости, что не сумел быстро поменять Твоё колесо! Эти поэты такие рукожопые! Если когда-нибудь Ты случайно прочтёшь мой роман, то, пожалуйста, не упрекай меня в атеизме, ереси и богохульстве. Кто угодно, но только не Ты! Я иконоборствую в поисках Истины. Я молюсь о Тебе и Твоём муже, хоть он и ревнивый козёл. Было бы здорово пробить шпагой его пивное брюхо. Но Эпоха рыцарей канула в Лету, мой клинок ржавеет в ножнах, я забываю свои дубовые корни... Храни Тебя Господь, Медуза Горгона! Я непутёвый Персей: я не срубил Твою голову, а, напротив, подарил Тебе свою. Писать роман без головы, наощупь, очень тяжело, но я справлюсь и посвящу его всем, кто любил, всем, кто полюбит... А пока что читайте с мужем и дочкой мою любовную лирику: