Они уже подъезжали к серому пятиэтажному дому, выходившему фасадом на Метростроевскую, в котором жила семья мужа Лёли. Он припарковал машину у железного ржавого гаража, который арендовал у соседа, военного пенсионера. Здесь Боб продолжил свой рассказ:
– После Парижа дед работал в Вене, а после революции, в двадцать третьем, его с семьёй отозвали в Москву. Поселили в этом доме для советских ответственных работников, в меблированной квартире. Дед очень пригодился советской власти. У него была блестящая репутация, он слыл асом в банковском деле, имел хватку дельца, умел вести переговоры плюс знание языков и манеры. Плюс респектабельный вид. Выделялся среди совдеповских выдвиженцев. Занял важный пост по линии финансов в каком-то наркомате, ездил на государственной машине с шофёром, был прикреплён к распределителю. Бабка с дочками ни в чём себе не отказывали, недостатка ни в чём не знали. Обшивались в спецателье, лечились в Кремлёвке. Билеты в первые ряды в любые театры. Бабка и тут жила барыней. Имела домработницу и Паньку в помощь. Кухарка не понадобилась – готовые блюда возили из кремлёвской кухни. Шофёр деда доставлял им домой на Метростроевскую судки с обедами из трёх блюд и большие пакеты с продуктами. Не жизнь, а малина. Кругом голод, нищета. Дед, правда, чего-то боялся, временами мрачнел, но уверял себя, что его не тронут, он человек нужный. Любил говорить: «Бог не выдаст, свинья не съест». Работал много, часто приезжал домой ночью. У него в Кремле был сильный покровитель. Не знаю кто. Идиотская семейная тайна. Девок пристроил в Кремль в стенографистки. Курсы они закончили тоже там. Они стенографировали речи членов тогдашнего советского правительства. Обе хорошенькие, изящные, росточком в мать, фарфоровые куколки. За ними ухаживали. Динка даже была влюблена в Карла Радека и одновременно в Енукидзе. Радек был остряк, любил смешить дам, Динка сказывала. Чем закончилось, знаем. И Енукидзе также, хе-хе. Девок, естественно, загнали в комсомол. Динка отлынивала, а Дора, моя мамаша, бегала на собрания, на все слёты, записалась в гимнастическую секцию, изображала пирамиды, на парадах гордо маршировала в колонне и пела: «Кто был ничем, тот станет всем!» Я тогда ещё не родился. Динка ходила в кружок танца а-ля Айседора Дункан и занималась фехтованием. К ней из Австрии прикатил Ханс, жених, они познакомились в Вене, в конном клубе. Поселился у неё на Метростроевской. Дед пытался найти ему работу, но тот всё понял и вскорости смылся домой, хе-хе. Он был из состоятельной семьи. Динка быстро утешилась и пошла учиться в Гнесинку, там познакомилась с Виктором, они поженились. Пианист, учился на дирижёра. Погиб в обороне Москвы, записался добровольцем. Хилый был, по призыву его в армию не взяли. Моя мамаша поступила в технический вуз и выскочила замуж за моего отца. Он был кремлёвским курсантом и ухаживал за ней, когда она вкалывала там стенографисткой. Представляешь, какая кодла собралась в нашей квартире? Дед подружился с зятьями, видно, бабы ему надоели. Девки собачились, бабка кричала на прислугу, прислуга за словом в карман не лезла. По воскресеньям все собирались за обеденным столом, мужчины выпивали, закусывали. После обеда играли в преферанс и Динку научили.
Ездили смотреть футбол и на скачки. И в рестораны со знакомыми молодыми артистками. Кутили как до революции. Ничего себе трио, представь: старый кокетон с замашками аристократа, а-ля лондонский денди и совдеповский босс – это мой дед. Второй – интеллигент до мозга костей, рафинированный знаток музыки – Моцарт, Бах, Рахманинов, Вальдтейфель, Хиндемит, Антон Рубинштейн и ещё Равель, Скрябин; остальные – нижний ряд, так он рассуждал, муж Динки, любимый дедов зятёк. И третий – мой папан, тоже зятёк, – абсолютный плебс, неуч и хам, от сохи, природная стихия. За столом чавкал, рыгал, на улице харкал, плевал, сморкался в два пальца прямо на асфальт. По утрам, выходя в трусах в сортир, громко пукал, и, почёсываясь и зевая, говаривал: «Эхма, кабы денег тьма!» Мамаша злилась и шипела, а Динка заливалась смехом. При этом платёжеспособным в этой компании был только дед. Виктор нищий, да и с моего отца нечего взять. Субсидировал вылазки дед. Он умел рассчитать – где ужаться, недодать, а где раскошелиться, пустить пыль в глаза, звякнуть монетой. Довоенная жизнь была всякая: и такая, беспечная, и тёмная, страшная, для кого как. Но под крылом у деда и, главное, под защитой родственника, молодого чекиста, казалось, им ничего не грозит. Рассказываю со слов Динки. А из мамаши слова не выжмешь – болтать не любит, боится. Чокнутая слегка. Пуганая. Что ты говоришь, Лёль? Подсознательный вызов времени? Загнула! Просто мужикам хотелось хоть на время сбежать от домашнего очага. Да от домашнего очага иногда хочется хоть на край света! Бабы… Чего надулась? Это жизнь, старушка!