Пэтти воспользовалась своим единственным глазом, чтобы подойти к нему с «наветренной» стороны.
– Я сейчас растаю! – прошептала она. – Ты не мог бы развязать этот узел?
Она наклонила голову, выставив затылок.
Мужчина уже частично убедился в том, что его товарищ – простой смертный, и послушно стал трудиться над узлом, однако руки его дрожали. Наконец, он ослабился, и Пэтти со вздохом облегчения вырвалась на свободу. Ее волосы были несколько взъерошены, лицо исполосовано жженой пробкой, но голубые глаза были так же честны, как и его собственные. То, что он увидел, убедило его окончательно.
– Ничего себе! – пробормотал он с огромным облегчением.
– Не шевелись! – предупредила Пэтти.
Преследование приближалось. В прачечной раздался звук топающих ног, и они услыхали, как переговариваются мужчины.
– Привидение и вор! – произнес Мартин с тонкой насмешкой. – Подходящая комбинация, верно?
Они произвели положенный формальный осмотр угольного чулана. Мартин шутливо вопрошал:
– Ты в топке смотрел, Майк? Осаки, приятель, давай, ты маленький. Лезь в трубу, погляди, не прячется ли там привидение.
Они открыли дверь в хозяйственную комнату и заглянули внутрь. Вор пригнул голову и затаил дыхание, а Пэтти изо всех сил старалась побороть неуместное желание захихикать. Мартин находился в игривом настроении. Он присвистнул, словно звал собаку.
– Эй, Привиденьице! Эй, Воришка! Поди сюда, приятель!
Они громко хлопнули дверью, звук их шагов замер в отдалении. Пэтти раскачивалась взад-вперед, охваченная чем-то вроде истерики, засунув в рот один конец простыни, чтобы не смеяться громко. Вор клацал зубами.
– Господи! – выдохнул он. – Вам может и смешно, мисс. А для меня это тюрьма.
Пэтти прекратила истерику и с презрением воззрилась на него.
– Мне бы это грозило отчислением, или, во всяком случае, чем-то крайне неприятным. Но это не повод, чтобы сдавали нервы. Ты симпатичный вор! Держись и будь молодцом!
Он вытер пот со лба, удалив очередную порцию сахарной глазури.
– Должно быть, ты форменный дилетант, если залез в такой дом, – заметила она презрительно. – Ты что не знаешь, что серебро – это посуда, покрытая тонким слоем серебра?
– Я ничего об этом не знал, – угрюмо сказал он. – Я увидал, что над односкатной крышей открыто окно, и влез. Я был голоден и искал, чего бы съесть. Со вчерашнего утра у меня во рту не было ни крошки.
Пэтти нащупала пол рядом с собой.
– Поешь торт.
Мужчина отодвинулся, почувствовав, что в него чем-то ткнули.
– Ч-что это? – спросил он, едва переводя дыхание.
Он нервничал, словно мышь в клетке.
– Лимонный торт. Он немного помят, но есть можно. Единственное, что с ним не так, это то, что он лишился своей меренговой верхушки, которая, по большей части, перекочевала на твою голову. Остальная меренга досталась мне, полу в прачечной, постели Эвалины Смит и бельевому желобу.
– А! – шепнул он с явным облегчением и в четвертый раз вытер рукой волосы. – Я недоумевал, что это за дурацкое вещество.
– Но лимонная часть не пострадала, – проговорила она убедительно. – Ты можешь ее съесть. По-моему, очень сытно.
Он взял торт и набросился на него с энтузиазмом, который подтверждал истинность его слов относительно вчерашнего завтрака.
Пэтти наблюдала за ним, в то время как врожденная любознательность боролась в ней с приобретенной вежливостью. Победила любознательность.
– Ты не против рассказать мне, как ты стал вором? Из тебя вышел такой неудачник, что мне кажется, ты мог бы выбрать практически любую другую профессию.
Он изложил свою историю между укусами очередного куска. Тому, кто имеет больше опыта в полицейских досье, его рассказ показался бы малость сомнительным, но у него было честное лицо и голубые глаза, так что ей и в голову не пришло сомневаться в его словах. Вор начал хмуро рассказывать, – до сих пор ему никто еще не верил, и он не рассчитывал, что поверит она. Ему хотелось придумать нечто более правдоподобное, но он не обладал воображением, которое позволило бы излагать убедительную ложь. Поэтому он, как водится, сбивчиво рассказал правду.
Пэтти слушала с напряженным вниманием. Благодаря лимонному торту его рассказ бывал довольно невнятным, а его словарный запас не всегда совпадал с ее собственным, и, тем не менее, ей удалось уловить его суть.
По правде говоря, он был садовником. В доме, в котором он работал последний раз, он спал на чердаке, потому что джентльмен, он часто бывал в отъездах, а леди, она боялась, когда в доме не было мужчины. А газопроводчик, которого он всегда считал своим другом, принес однажды вечером пива, напоил его и забрал ключ от черного хода. И пока он (садовник) спал без задних ног в детской песочнице, под яблоней на заднем дворе, газопроводчик проник в дом и украл пальто, серебряный кофейник, коробку сигар, бутылку виски и два зонтика. И это «повесили» на него (садовника), и его упрятали в тюрьму на два года. А когда он вышел, никто не давал ему работу.