Однако этот второй лес окаймляла прочная каменная стена, по верху которой были пущены четыре ряда колючей проволоки. Через определенные промежутки появлялись знаки, – три из которых были видны с места, где стояла Пэтти, – указывающие на то, что это частные владения и что вторгшиеся лица будут наказаны по всей строгости закона.
Пэтти отлично знала, кому это принадлежит: она часто проходила мимо выходящих на другую дорогу парадных ворот. Поместье славилось на всю округу и, коли на то пошло, на все Соединенные Штаты. Оно охватывало территорию размером в 500 акров и принадлежало известному – или печально известному – мультимиллионеру. Звали его Сайлас Уэзерби, и он был основателем множества Мерзких Корпораций. У него имелись прекрасные оранжереи, изобилующие тропическими растениями, подземный итальянский сад, коллекция произведений искусства и картинная галерея. Он был раздражительным, чудаковатым старикашкой, вечно замешанным в полудюжине судебных тяжб. Он ненавидел газеты, и газеты ненавидели его. Особенно дурной репутацией он пользовался в «Святой Урсуле», поскольку в ответ на вежливо составленное директрисой письмо с просьбой о том, чтобы класс по искусству смог посмотреть его Боттичелли, а класс по ботанике – его орхидеи, он неучтиво ответил, что не позволит такому количеству школьниц носиться по его дому: стоит ему разрешить им прийти в этом году, как ему придется это сделать и в следующем, а он не желает создавать прецедента.
Пэтти посмотрела на знаки с надписью «Не вторгаться» и колючую проволоку и взглянула на лес по ту сторону. Если ее поймают, рассудила она, то ничего ей не сделают, разве что выгонят вон. В наши дни людей не сажают в тюрьму за мирную прогулку в чужом лесу. Кроме того, миллионер находился на каком-то собрании директоров в Чикаго. Эту соседскую сплетню она почерпнула сегодня утром из ежедневной прессы, которую внимательно просматривала раз в неделю: предполагалось, что по субботам вечером за ужином они должны были обсуждать текущие темы, поэтому в субботу утром мельком проглядывали заголовки и какую-нибудь передовицу. Раз уж домочадцы отсутствовали, то почему бы не заглянуть и не осмотреть итальянский сад? Без сомнения, слуги более вежливы, чем хозяин.
Она выбрала участок стены, на котором проволока казалась провисшей, и, извиваясь, пролезла под ней на животе, лишь незначительно порвав на плече блузку. Около получаса она флиртовала с заколдованным лесом, потом пошла по тропинке, и вдруг лес остался позади, а она вынырнула в сад, – нет, не в цветник, а в громадной величины огород. Аккуратные участки пустивших побеги овощей окаймляли кусты смородины, а вокруг них возвышалась высокая кирпичная стена, по соседству с которой росли грушевые деревья, подстриженные по английской моде.
Стоя спиной к Пэтти, садовник высаживал отростки репчатого лука. Разрываясь между порывом к бегству и социальным инстинктом дружелюбия, она нерешительно изучала его. Это был крайне живописный садовник, носивший бриджи, кожаные краги, жилет красноватого оттенка, кардиган[29] и шапочку, надетую набекрень. Выглядел он не слишком приветливым, но явно страдал ревматизмом: даже если он станет ее преследовать, она не сомневалась, что бегает быстрее него. Поэтому, усевшись на его тачку и продолжая за ним наблюдать, она обдумывала вступительное замечание.
Внезапно он посмотрел наверх и заметил ее. От неожиданности он чуть не свалился.
– Доброе утро! – любезно произнесла Пэтти.
– Тьфу! – проворчал человек. – Ты что там делаешь?
– Смотрю, как Вы сажаете лук.
Это пришло Пэтти в голову в качестве самоочевидной истины, однако она была готова высказать ее.
Распрямив спину и сделав шаг в ее сторону, он снова проворчал.
– Откуда ты пришла? – угрюмо поинтересовался он.
– Оттуда. – Пэтти широким взмахом руки показала на запад.
– Хм! – заметил он. – Ты из этой школы… какой-то там святой?
Она подтвердила. Монограмма «Святой Урсулы» во всю ширь украшала ее рукав.
– Они знают, что ты ушла?
– Нет, – откровенно ответила она, – думаю, что не знают. Вообще-то, я в этом совершенно уверена. Они считают, что я поехала к стоматологу с Мамзель, а она полагает, что я в школе. Так что мне предоставлена полная свобода. Я подумала, что могу прийти и посмотреть, как выглядит итальянский сад мистера Уэзерби. Я увлечена итальянскими садами.
– Ну и дела! – Начал он, подошел чуть ближе и снова уставился во все глаза. – Разве, проникнув сюда, ты не видела предупреждающих знаков?
– Боже мой, конечно! Здесь повсюду их столько понатыкано.
– По-видимому, они не произвели на тебя особого впечатления.
– О, я никогда не обращаю внимания на предупреждающие знаки, – просто сказала Пэтти. – В этом мире никогда никуда не попадешь, если позволишь им надоедать себе.
Неожиданно человек тихо засмеялся.
– Я думаю, что так и есть! – согласился он. – Я никогда не позволял им себе надоедать, – добавил он задумчиво.
– А можно я помогу Вам сажать лук? – вежливо спросила Пэтти. Ее осенило, что это может быть кратчайший путь к итальянскому саду.
– Пожалуй, да, как мне кажется, спасибо!
Он принял ее предложение с неожиданной сердечностью и серьезно объяснил метод работы. Луковки были крошечными, и их следовало с большой тщательностью сажать лицевой стороной вверх, поскольку для не успевшей развиться луковицы очень сложно перевернуться в нужном направлении после того, как она начала расти неправильно.
Пэтти очень быстро усвоила занятие и пошла вдоль следующего ряда, в трех футах позади него. Оказалось, что работа располагает к общению: по прошествии пятнадцати минут они успели крепко подружиться. Беседуя, они забрели в дебри философии, жизни и нравов. Он имел весьма определенное мнение на любую тему, – она решила, что он шотландец, – хотя, похоже, он был хорошо осведомленным старичком и читал газеты. Пэтти тоже прочитала газету этим утром. Она довольно обстоятельно ораторствовала о том, должны ли корпорации подлежать государственному контролю. Она решительно согласилась с редактором, что должны. Он утверждал, что они ничем не отличаются от любой другой частной собственности, и поэтому никого, черт побери, не касается, каким образом ими управляют.
– С Вас один цент, пожалуйста, – сказала Пэтти, протягивая руку.
– Один цент? За что?
– За «черт побери». Всякий раз, употребляя сленг или неправильные выражения, в кружку для подаяний приходится бросать монету в один цент. «Черт побери» намного хуже, чем сленг, это ругательство. Я должна бы вычесть с Вас пять центов, но поскольку это первое нарушение, я отпущу Вас с одним.
Он вручил свой цент, и Пэтти торжественно припрятала его в карман.
– Что вы изучаете в этой школе? – поинтересовался он, делая вид, что ему любопытно.
Она услужливо привела пример:
– Периметры подобных многоугольников равняются сумме их гомологичных сторон.
– Это тебе пригодится, – заметил он с едва уловимым блеском в глазах.
– Весьма, – согласилась она, – на экзамене.
Через полчаса посадка лука превратилась в утомительное занятие, однако Пэтти была готова на все и полна решимости делать свою работу до тех пор, пока делал он. Наконец, последняя луковица была посажена, садовник выпрямился и с немалым удовлетворением оглядел аккуратные ряды.