Решение принято: днем поговорить со всеми тридцатью товарищами. Это взяли на себя Качурин и Заремба. Будут колеблющиеся, — не останавливаться. Побег совершим ночью, когда поезд будет идти лесами правобережной Украины.
Заседание нашего «комитета четырех» закончилось поздно ночью, впрочем, может быть, даже под утро, на часы никто не смотрел. Проснулись мы поздно. В окна тускло проглядывало зимнее солнце. Володька сообщил, что поезд уже давно стоит на станции Запорожье.
Снаружи послышался лязг железа. В приоткрытую дверь просунулась голова немецкого унтера. Приказал выходить. Мы выпрыгнули один за другим и выстроились в затылок длинной цепочкой. В двадцати шагах дымила полевая кухня, там уже собралась очередь. Первый раз за сутки нас решили покормить. Пахло каким-то варевом. Повар то и дело опускал черпак в огромный бак, затем выливал содержимое в котелки.
— Schnell, schnell! — подгонял офицер.
Пищу раздавал наш пленный, рослый парень лет двадцати восьми. Пользуясь тем, что немец не понимал по-русски, он сыпал шуточками, подмигивал:
— Навались, ребята, подставляй котелочки. Ну, живей, живей, получай немецкий суп на первое, на второе — отбивная по ребрам, тоже немецкая. Не теряйтесь, подкрепляйтесь, после такого вкусного обеда у вас сразу поднимется настроение. В общем, жить будете…
Между шуточками и прибауточками нет-нет да и проскользнет слово, которого мы так ждем, — о боях в Сталинграде, на Кавказе, под Ленинградом.
Слушая прибаутки балагура, люди подняли головы, на лицах появилось нечто похожее на улыбки. Вот это настоящий повар, дело свое знает, кормит пленных не одной похлебкой. Слушать бы его весь день. Но задерживаться нельзя. Чуть отстанешь, сразу получишь пинок в спину.
Холод пронизывал до костей. Пока передние поднимались в теплушку, я успел в один присест проглотить бурду, не разбирая даже, из чего она сварена. Похоже — мерзлая свекла, скользкая, приторно-сладкая. Но любой из нас с удовольствием опорожнил бы еще пару котелков.
— Вот так суп по-немецки, — говорил Качурин, вымазывая пальцами остаток на дне. — С голодухи прямо-таки божественное блюдо.
— Помои, — гневно перебил Володька, — у нас дома свиней кормят лучше.
За оградой, в двадцати-тридцати метрах от поезда, как и на Симферопольском вокзале, собралась толпа. К нам никого не подпускали. Пока дверь была открыта и охранник отошел в сторону, Виктор-моряк перебрасывался словами с рабочим-железнодорожником.
— Возьмите на память, — предложил он собеседнику и, не раздумывая, прямо на морозе стащил с себя новенькую тельняшку.
— В чем дело? — удивились мы.
— Полундра! — хитро подмигнул Виктор. — Идет обмен товара на продукты. Этот потомок запорожских казаков притащит нам жратву. Буду спасать вас от дистрофии.
Часовой прикрикнул на рабочего, но тот все же успел схватить тельняшку и быстро удалился.
Остаток дня мы провели в томительном ожидании. Поезд стоял. Мимо, лязгая буферами, спешили на восток немецкие эшелоны. Везли солдат, танки, орудия, автомашины, горы ящиков с боеприпасами.
Они — на восток! Мы — на запад! Мы, которые давали клятву, что никогда не отдадим врагу пяди своей земли, беспомощно взирали, как упитанные, хорошо экипированные гитлеровцы орали песни, грозили нам кулаками, корчили рожи.
Лица у людей стали, как небо в грозу. Высокий, седой полковник не сдержал слез. Заремба буквально окаменел, лишь желваки двигались на скулах. Володька ругался, как мог. Качурин уткнулся лицом в стенку вагона, чтобы ничего не видеть.
Когда эшелоны промчались, стало как-то-необычно тихо. Виктор нервничал, все поглядывал через щели на перрон. Послышалась перебранка. Это к вагону, вопреки запрету охранника, подошли двое рабочих. Виктор опустил в окно пояс и выудил сверток.
— Молодцы, запорожцы, не подвели-таки! — радостно воскликнул он. — Пышка еще теплая, прямо из печки.
Разделить драгоценный подарок поручили майору Зарембе. Первый кусок — Виктору. Ведь это благодаря его жертве мы получили подкрепление. Началось обсуждение: почему рабочие решили взять у моряка тельняшку, разве не могли они дать нам хлеб так, даром? Ведь и они, и мы — свои, советские…
— Понимать надо, — разъяснял Виктор. — Принцип частной собственности. Немцы разрешают только обмен, другая помощь пленным строго запрещена.
Разрезая на равные кусочки пышку, Заремба обнаружил в ней какой-то предмет, завернутый в бумажку. Это оказалась миниатюрная стальная пилочка. На клочке бумаги расплылись буквы, написанные химическим карандашом: «Помогаем, чем можем. Рабочие Запорожья».