Глава 28. Подготовка восстания
Внешне спокойный и уравновешенный Никитин моментально преображался, когда ему поручали какое-нибудь задание. Это человек с большим внутренним жаром, азартный, нетерпеливый, смелый, но в то же время достаточно выдержанный, осторожный и хитрый. Благодаря этим своим качествам Никитин сумел проникнуть в сердцевину подпольной русской организации верхнего лагеря, связался с некоторыми из ее руководителей, информировал их о состоянии дел в лазарете.
Там давно искали пути для контактов с нами, посылали к нам связных. Но этого недостаточно, действенный контакт пока не налажен. Слишком мало лиц имеет возможность курсировать между нижним и верхним лагерем, и за всеми ими эсэсовцы следят в оба. Стоит вызвать малейшее подозрение, и рабский труд в каменоломне обеспечен. И то — это в лучшем случае!
Но Никитин все же нашел тропку. Остановившись однажды возле моей нары, он побарабанил сухими костяшками пальцев по шершавой доске.
— Есть новость, загляни после вечернего аппеля…
Я с нетерпением ожидал наступления ночи. Однако встреча не состоялась. Как раз в эти дни в Маутхаузен прибывали один за другим транспорты с заключенными. Подавляющее большинство новоприбывших были дистрофики, обмороженные, больные. Вся эта масса еле копошившихся существ направлялась в санитарный лагерь для сортировки. Вечером блоковый повел меня в числе других санитаров принимать очередной транспорт, прибывший из Германии. Невозможно было глядеть на больных, изможденных людей. С ними нельзя было говорить, у них не осталось сил для этого. Люди только шевелили губами и глядели печальными угасающими глазами.
Подвал, где велась обработка новоприбывших, был битком набит грязными, завшивленными людьми. Лежали прямо на цементном полу, едва ворочая тяжелыми стрижеными головами. Я по обязанности санитара помог человеку подняться на ноги и пройти в душ, но он уставился на меня, что-то шепча. Кажется, он произнес мою фамилию.
— Кто вы? — спросил его.
— Че-ре-дни-ков…
— Вася Чередников? Из Заксенхаузена?
В ответ он кивнул головой.
Надо срочно принять меры, чтобы спасти Чередникова. Утром я сообщил Григоревскому, что наш товарищ находится в опасности, не сегодня-завтра он может оказаться в газовой камере. Саша — к Зденеку Штыху, тот — к Казимиру Русинеку. Поляк Русинек работал в канцелярии санитарного лагеря. Благодаря ему у многих советских заключенных, которых эсэсовцы собирались уничтожить, оказывались другие номера.
Под видом выздоравливающего Василия Чередникова перетащили к нам на блок, доктора подлечили его. Петрович, Никитин и Индри Коталь добывали ему дополнительные порции хлеба и баланды, пока поставили парня на ноги. Когда он немного пришел в себя, я спросил его о судьбе товарищей из Заксенхаузена.
Чередников грустно качал головой.
— Немцы напали на след организации, всех без разбора хватают. Одних — в крематорий, а меня вот привезли сюда, в Австрию. Но тут я вижу такую же трубу и так же воняет горелым мясом.
Я поспешил осведомиться о генерале Зотове.
— Зотова не трогали, но теперь… Может быть, и его уже нет.
Чередников рассказал о гибели Козловского. Однажды, равняя строй, эсэсовец ударил его палкой. Парень не сдержался, набросился на фашиста, вцепился ему в горло. Примеру Козловского последовали остальные заключенные. Они захватили у конвоиров оружие, нескольких застрелили. В лагере поднялась тревога. Восставших покосили из автоматов и немедленно отправили в крематорий. Многие из них были еще живые, раненые.
Из рассказа Чередникова мне стало известно также об участи большой группы немецких антифашистов, с которыми я сидел на 58-м блоке в октябре сорок четвертого года. Среди них: Эрих Больтцев, Гейнц Барч, Ганс Ротбард, Матиас Тессен, редактор коммунистической газеты «Роте фане» Эрнст Шнеллер — всего двадцать семь человек. Всех их казнили тогда же.
Лишь на третий или четвертый день мы возвратились к нашему разговору с Никитиным.
— Есть контакт с польскими патриотами, — сообщил он мне. — Сегодня тебя ждет Кази.
Кази — это и есть Казимир Русинек, которого мне довелось видеть два-три раза при случайных обстоятельствах, но о котором я знал много хорошего. Казимир — наш верный друг и товарищ.
Я прежде всего поблагодарил Русинека за его нелегкую работу, но он не желал слушать никаких похвал. Сразу же предложил начать разговор о деле.
— Перво-наперво, мы не должны с вами видеться, — сказал он. — Договариваться будем через Григоревского и Никитина. Мне приходится быть чрезвычайно осторожным. Шпики следят за всяким, кто встречается с русскими.