Вернувшись в лагерь, я наткнулся на Дюрмайера. Он взял меня под руку и повел к штабу.
— В чем дело? — поинтересовался я.
— Сюрприз, — коротко ответил он. И здесь же рассказал, что одна наша группа окружила возле леска отряд эсэсовцев и после ожесточенной перестрелки уничтожила его. Среди убитых опознан труп Бахмайера. Собаке — собачья смерть. Скорей бы возмездие настигло и остальных палачей.
Два дня продолжались тяжелые кровопролитные бои. Наконец, Белозеров доложил в штаб: противник, потеряв надежду пробиться через мост, уходит в неизвестном направлении.
Я положил трубку и прикорнул в мягком кожаном кресле. Не знаю, сколько дремал. Вдруг слышу: будит начальник связи:
— Срочно просит лейтенант Петров.
— Слушаю тебя, Петров, — произнес я в трубку.
— Товарищ Пирогов! Мое боевое охранение вошло в соприкосновение с передовыми подразделениями Советской Армии.
Сон у меня как рукой сняло.
— Повтори еще раз, черт побери, повтори так, чтобы весь мир слышал…
Он повторяет, а я толкаю Кондакова:
— Иван, подымайся, дружище. Да здравствует свобода!
Штаб поднят на ноги, а вслед за ним гудит и клокочет лагерь. У главных ворот уже трепыхается на древке квадратный кусочек кумача, кем-то припасенный специально для такого торжественного дня.
— Красная Армия близко! Скоро придет Красная Армия!
В лагерь явилась делегация жителей города. Ее руководитель, пожилой немец, обратился к нам с просьбой установить власть. Мы вежливо объяснили, что это не входит в наши обязанности и полномочия. До прихода войск необходимо самим жителям избрать самоуправление, которое несло бы ответственность за порядок в городе.
Не успели мы проводить эту делегацию, как Усольцев сообщил:
— Американские офицеры просят руководителей восстания к выходу.
Захватив переводчика, Дюрмайер, я и еще несколько членов интернационального комитета вышли во двор. У ворот лагеря стоял запыленный «Виллис». Трое молодых парней в форме цвета хаки встретили нас приветливо, стали угощать сигаретами. Старший объяснил, что Маутхаузен вошел в американскую зону оккупации, поэтому сегодня сюда прибудет американский полковник, назначенный комендантом лагеря. Вся власть будет сосредоточена в его руках.
К этому времени бои фактически уже прекратились. Немецкие части, отступавшие по левому берегу Дуная, а также остатки дивизии СС «Мертвая голова», ушли на запад и без боя сдались американцам. Наши подразделения по распоряжению штаба возвратились в лагерь.
На интернациональный комитет сразу свалилось множество забот. Надо было похоронить убитых и умерших, а главное, позаботиться о живых. Особые затруднения возникли с питанием. Возле ворот лагеря меня познакомили с немецкими коммунистами Генрихом Рау и Якобом Буланже. Генрих Рау предложил свои услуги по обеспечению лагеря мукой. Он хорошо знал, где можно достать продовольствие.
Американский комендант пожаловал седьмого мая к семи часам вечера. Весь лагерь оцепили американские солдаты. Вызвав к себе представителей интернационального комитета, комендант начал без предисловия: предлагается сдать все оружие, боевые формирования распустить, за всякое нарушение порядка в лагере персональную ответственность несет майор Пирогов…
Возвращались мы обескураженные.
— Не ожидал такой встречи, — высказал общее мнение Дюрмайер. — Американец разговаривал с нами, будто он судья, а мы обвиняемые.
Особенно недружелюбно американский комендант отнесся к советским людям. Утром следующего дня по лагерной радиотрансляции было объявлено:
— Майору Пирогову явиться на аппель-плац!
Мы как раз собрали после длительного перерыва партийное собрание. Никитин съязвил:
— Отправляйся, раз начальство требует.
На площади моим глазам предстала такая картина: до трехсот наших советских сидят на корточках перед американским танком. Орудие и пулеметы танка направлены на толпу. Здесь же находится и комендант лагеря.
Через переводчика я выразил гневный протест американскому полковнику. Приказал людям встать. Комендант даже не попытался объяснить, чем был вызван этот унизительный акт по отношению к советским людям.
— Мною отдано распоряжение, — говорил он, важно прохаживаясь и попыхивая сигаретой, — всех русских поселить в двадцать первый блок во избежание возможных недоразумений.
— Но ведь это оскорбление, — решительно возражал я, — двадцать первый блок — по сути карцер. Он был предназначен для смертников. Вы что, считаете нас смертниками?