Выбрать главу

Я и теперь помню все двенадцать строчек этой чудной песни, которая называется La mula de Parenzo, чудесного вальса, который в конце переходит в игривую альпийскую польку. Припев повторяется, что значит: Почему ты меня больше не любишь, Петер эту музыку в кафе «Европа» выбрал не для того, чтобы меня об этом спросить, потому что тогда я его любила, его дитя носила, Веронику. Песню эту он выбрал потому, что мы ее услышали, когда были на экскурсии в Истрии, и она нас очаровала, на обратном пути мы ее все время распевали. О девушке с черными волосами, неподдельными в любви, которая стала продавщицей, торговавшей полентой и сухой треской, смеялись мы. Этой песней он сделал мне предложение.

Все мы на фотографии, все, кто пел тем новогодним вечером. С той фотографии в одночасье осталась только Йожи, наша экономка. Все остальные пропали. Комнаты опустели, возле дома тоже не было никакой жизни, огород порос сорняками, и работники к нам перестали ходить. Осталась Йожи, которую так любила Вероника. Она говорила, что настоящий управитель дома и поместья — это она, всегда знала, что надо сделать в столовой, в саду или на полях. Потом мы с ней остались одни, рассматривали фотографии. Она тоже знала песню про блондинку, иногда мы вместе пели ее у меня в комнате наверху. В столовую или во двор я почти совсем перестала спускаться. Ноги меня подвели, да и никакого желания не было никуда ходить. Повсюду было слишком много Вероники и Лео, их вещей, я даже чучела аллигатора при входе видеть не могла, чтобы не вспомнить о ней. Мы разговаривали с Петером и Йожи.

В тот новогодний вечер мы не догадывались, что еще в этом году у нас случится война. В том числе и в Подгорном.

Там, откуда однажды зимней ночью ушла Вероника, моя дочь. Должна была уйти. Каждый божий день я сидела там наверху у окна в ожидании, что увижу ее. С Лео они приедут на авто, и Вероника помашет мне, когда увидит, что я сижу у распахнутого окна. Это была прекрасная мысль, но я уже тогда понимала, что они не приедут на автомобиле. Как-то после обеда, с помощью Йожи, я спустилась по лестнице вниз и зашла в гараж, авто стоял там, на заднем сиденье лежал ее пиджак, который она всегда надевала, когда ездила на машине. И зонтик ее тоже был там. Так я поняла, что на авто они не приедут. Их кто-то привезет. Может, кто-то из тех, кто сваливался как снег на голову, расхаживал по комнатам, ел и пил, а то и оставался на ночь.

В этом году весной они снова заходили, ни о чем не спрашивали, просто зашли. Что это за люди? спросила я Йожи, какие-то приятели Лео? Йожи ответила, что они из Любляны, говорят, что на некоторое время займут поместье. Как это так, займут? А вот так и займут, ответила она. С кем же они бумаги подпишут, раз Лео здесь нет? А им и не надо ничего подписывать, сказала Йожи. Они просто занимают. Я не понимала, только сейчас поняла: это была новая власть. В тот раз Йожи оглянулась и зашептала: кое-какие вещи тоже забирают. Спустя несколько дней я видела, как на грузовик грузят большие полотна из столовой, несут несколько ящиков и оленьи рога, которые висели на стенах. Один нес коробки со столовыми приборами, я узнала их. Я позвала Йожи: куда это они несут? Берут на время, сказала она, для своих кабинетов в Любляне. Ладно, пускай себе забирают, подумалось мне, уж Лео все обратно получит. Однако, куда им эти оленьи рога, эти чучела оленьих голов и кабанов? Собственно говоря, мне было все равно, пусть уносят, только бы вернулась Вероника, пришла бы уж с Лео или со Стевой, или одна, на автомобиле, на коне или пешком, только бы пришла, чтоб мне обнять ее и расспросить, где ты снова пропадала? Зачем снова не сказала, куда едешь. И когда в Сушак ездила, ничего не сказала. И когда в Сербию уехала со Стевой, ничего не сказала. Днями я просиживала у окна, как вот сейчас сижу, а ночью плакала. Теперь я больше не плачу, только просыпаюсь каждую ночь, гляжу в потолок и жду, когда наступит утро, чтобы можно было снова высматривать лица на улице. Несколько дней после того, как из Подгорного поместья выносили картины и рога, я подслушала разговор нашей экономки с каким-то господином в сапогах.