— Нашли! Нашли! — издалека закричал мне Овазбек.
Оказывается, старая ячиха уберегла малыша от волков, отстоявшись на узкой скале, вход на которую волкам преграждали ее рога.
У ручья мы разожгли костер и вдоволь напились чаю. А еще часа через два мы погнали стадо вниз на более безопасное пастбище.
Современная «баранта»
В заснеженной степи легко потеряться. Невысокие, сглаженные холмы, едва заметные на фоне белесого неба кажутся одинаковыми. По их склонам и в долинах пасутся наши лошади — табун широко разошелся по степи. Я переезжаю от одной группы лошадей к другой, все время, чтобы не потеряться, оглядываюсь на маленький мазар, стоящий наверху холма. От него до балка нашей бригады с полкилометра. Возвращаясь из табуна домой, я беру направление на черную точку мазара и только у подножия холма сворачиваю влево, к балку
Я задался целью выяснить состав всех косяков, входящих в табун. Основу каждого косяка составляют рослый жеребец и две-три взрослые кобылы. Эти животные сохраняют привязанность друг к другу по многу лет.
Взаимоотношения животных — это особый, еще мало известный нам мир. Его интересно изучать, и я верю, что работа будет полезной: удастся лучше управлять табуном, помочь лошадям выжить в суровой зимней степи.
Судить о взаимоотношениях лошадей я мог только по их поступкам. Одни лошади кормились совсем рядом, есте раскапывали лунку в снегу. Другие были сердиты, отталкивали непрошеного соседа, прогоняли, зло вскинув голову, прижав уши, взвизгнув. Взрослые жеребцы атаковали соседей реже, их и так обходили стороной. А кобылы дрались чаще, прогоняли чужаков, Не жалели даже чужих жеребят.
Случалось и так, что одна из только что повздоривших лошадей вытягивала к обидчику морду. Уши, направленные вперед и чуть в стороны, как бы говорили: «давай подружимся». Такой призыв редко оставался без ответа, но после взаимного обнюхивания под холкой более сильный все же прогонял слабого. Начинал поддавать задом, дергал задней ногой, хоть и не лягал, по предупреждал, что может ударить.
Самые шумные и веселые стычки устраивали трехлетние жеребчики. Неопытному наблюдателю, вероятно, именно они показались бы самыми злыми драчунами. На самом деле жеребчики лишь играли: то бегали рядом — бок о бок, щека к щеке, то, сплетясь шеями, старались прижать голову противника к земле, то кусали друг друга за ноги.
Пробираясь по перекопанному пастбищу с фотоаппаратом на тяжелой треноге, я старался уловить подходящий момент для съемки. Все время что-то мешало, хорошие кадры давались мне с трудом. Только по тому, как насторожились вдруг лошади — бросили пастьбу, подняли головы, — я заметил чужого человека, верхом на красивом сером коне. Меня не удивило, что он поздоровался по-русски — ни одеждой, ни занятиями я не напоминал табунщика.
— Здравствуй. Ты кто — фотограф?
— Здравствуй. Я работаю здесь.
— Что делаешь?
— Я изучаю лошадей.
— А, практикант. Я слышал о тебе. Токай дома?
— Уехал в поселок.
Незнакомый мне человек был одет в серый лыжный костюм, на голове лисий малахай, за седлом приторочена волчья шуба, видно, он был издалека. Незнакомец не назвал себя, а я не спрашивал. У него было очень темное лицо — широкое, тяжелое, с яркими коричневыми глазами. Конь приезжего был настоящий джабе: с большой головой, приземистый и длинный, на коротковатых костистых ногах, с мохнатыми щетками, с густой гривой и длинным хвостом. Несмотря на ширину и округлость тела, конь был «сух», ни грамма жира, только мощные тягучие мышцы проглядывали у него под серой, пушистой шкуркой. Такие степные кони в дальних пробегах бегут быстрее любых «арабов» и «англичан».
— Хороший у тебя конь.
— Лучше его нет.
Не прощаясь, незнакомец уехал, а я продолжал работать.
Часа в три после полудня, когда я приехал к балку обедать, усилилась поземка. Солнце, в эту пору как раз светившее со стороны древнего мазара, едва пробиваюсь сквозь снежную пелену.
Немного отпустив подпруги и вынув удила, я подвязал своему серому на морду брезентовое ведро с овсом. Я почти не ездил на нем сегодня, он совсем не вспотел. Я хотел его подкормить на случай, если бы ночь выдалась тяжелой. Амаргази и Тулибек уже поели. Но котел с вареным мясом стоял на всегда топившейся железной печке и не остыл. Пока я пил жирную юшку и ел конину, прибавляя к каждому куску мяса кусочек жира, Амаргази выгреб из печки шлак и наложил новую порцию угля. Печка открывалась к двери, а мы сидели на нарах в глубине балка, так что Амаргази не боялся напылить. Потом он занялся мытьем посуды. Он не любил сидеть без дела. Тулибек, чтобы как-то убить время, подсел ко мне и тоже взялся за мясо. Мы оба не могли съесть много конского жира. Токай часто смеялся над нами и говорил, что надо есть больше жира, тогда не замерзнешь.