Я пожал плечами:
— Раз так, то я не возражаю.
— Прекрасно, — он в очередной раз отхлебнул кока-колу из своего бокала. — Можете включить свет, Лорел.
Экран постепенно погас, загорелись лампы.
— Это правда, что вы знакомы с несколькими «емемба», здесь, в Порт-о-Пренсе? — спросил у меня веганец.
Он подошел поближе к моему креслу.
— Насколько мне известно, колдовские обряды, совершаемые местными «вуду», почти не претерпели каких-нибудь изменений за прошедшие столетия.
— Возможно. Только вот меня здесь не было, когда они начались, и поэтому я не уверен, так ли это на самом деле.
— Я знаю, что участников обрядов не очень-то смущает присутствие чужаков…
— Это верно. Однако они разыграют для вас на самом деле первосортное представление, если вам удастся найти подходящий «хоупфер» и предложить небольшие подарки.
— Мне очень хотелось бы стать свидетелем обряда. Если бы мне удалось посетить с кем-нибудь, кто не является для них чужаком, посетить их… э-э… представление, то тогда я, вероятно, смог бы увидеть именно то, настоящее…
— Чем вызвано такое сильное желание? Нездоровое любопытство к обычаям дикарей?
— Нет. Я изучаю различия религий с целью сравнения.
Я внимательно смотрел на его лицо, но оно абсолютно ничего не выражало.
Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз посещал нечто подобное с Мамашей Джулией и Папашей Джо и некоторыми другими, и хотя «хоупфер» был отсюда недалеко, я не был уверен в том, что они согласятся взять вместе со мной обитателя Веги. Хотя, разумеется, у них никогда не было возражений, когда я приводил с собой людей.
— Что ж… — начал я.
— Я хочу только понаблюдать, — сказал он, — сам оставаясь в стороне. Они вряд ли ощутят мое присутствие.
Я промямлил нечто невразумительное и сдался. Я хорошо знал Мамашу Джулию, и полагал, что в этом не будет ничего плохого.
Поэтому я сказал:
— О’кей, я поведу вас. Сегодня вечером, если хотите.
Он согласился, поблагодарил меня и ушел на поиски еще одной бутылки кока-колы.
Джордж, который все это время не слезал с подлокотника моего кресла, наклонился ко мне и тихо заметил, что было бы очень интересно произвести рассечение веганца.
Я согласился с ним.
Когда Миштиго вернулся, Дос Сантос был рядом с ним.
— Вы собираетесь повести мистера Миштиго на языческие церемонии? — спросил он, дрожа от негодования и раздувая ноздри.
— Это так, — кивнул я. — Собираюсь.
— Только вместе с телохранителями, а вы таковым не являетесь.
Я поднял вверх ладони.
— Я в состоянии справиться со всем, что бы ни произошло.
— Вас будут сопровождать Хасан и… я.
Я попробовал было протестовать, но незаметно между нами втиснулась Эллен.
— Я хотела бы тоже пойти с вами, — сказала она. — Я никогда еще не была на подобных обрядах.
Я пожал плечами.
Если идет Дос Сантос, это значит, что идет и Диана. Нас становится весьма много. Поэтому один лишний посетитель особого значения не имеет. Все равно вся затея испорчена еще до того, как начала осуществляться…
«Хоупфер» был расположен внизу, в районе гавани, возможно, вследствие того, что был посвящен Агве Вейс, морскому божеству. Хотя скорее всего из-за того, что сородичи Мамаши Джулии всегда ютились в гавани.
Агве Вейс, не очень-то ревнивый божок, поэтому множество других божеств украшали стену своими ярко раскрашенными изображениями. Чуть поодаль от берега были гораздо более искусно выполненные «хоупферы», но они мало-помалу все более переходили в собственность коммерческих заведений.
Огромная ладья Агве переливалась яркими синими, оранжевыми, желтыми, зелеными и черными цветами и внешне выглядела несколько неподходящей для моря.
Противоположная их стена «хоупфера» была почти полностью занята изображениями пурпурно-малинового Дамбала Ведо со множеством затейливых колец и завитков. Впереди Папаша Джо ритмично отбивал такт, едва раскачиваясь, на нескольких барабанах «рада». Он сидел чуть правее двери, через которую мы вошли — кстати, единственной. Среди ярких изображений сердец, фаллосов и крестов на нас загадочно глядели христианские святые.
Флаги, мачете, багровые сердца заполняли все свободное пространство стен, и как ко всему этому относились христианские святые, невозможно было прочесть на их напряженных лицах, заключенных в дешевые рамки для литографий, напоминавших окна в какой-то чужой мир из этого сюрреалистического окружения.
На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки со спиртным: бутылки, созданные из тыкв, священные сосуды для, пухов «лоа», талисманы, трубки, флаги, стереографии каких-то неизвестных людей, а среди всего прочего — пачка сигарет для Папаши Лагба.
Служба шла полным ходом, когда молодой «хоуязи» по имени Луис ввел нас.
Комната имела в длину около восьми метров и около пяти в ширину, высокий потолок и грязный пол.
Танцоры двигались около центрального столба замедленно, неестественно важно. Их черная плоть блестела в тусклом свете керосиновых ламп. Когда мы вошли в комнату, в ней стало темно.
Мамаша Джулия взяла меня за руку и улыбнулась. Она отвела меня почти к алтарю и сказала:
— Эзрум был добр.
Я кивнул.
— Ты нравишься ему, Номикос. Ты долго живешь, много путешествуешь, и ты возвращаешься.
— Всегда, — согласился я.
— Эти люди с тобой? — она движением своих темных глаз указала на моих спутников.
— Это друзья. Они не побеспокоят.
Она рассмеялась, услышав мои слова. Я тоже рассмеялся.
— Я буду держать их подальше от вас, если вы разрешите им остаться. Мы будем оставаться в тени у стен. Если же вы скажете, чтобы я увел их, мы уйдем. Вижу, что вы уже изрядно натанцевались и осушили немало бутылок.
— Оставайся. Приходи как-нибудь поболтать со мной днем.
— Обязательно приду.
Она ушла в круг танцоров. Мамаша Джулия была довольно крупной, хотя голос у нее был весьма тихий. Двигалась она, как огромная резиновая кукла, но без грации, ступая в такт с многочисленными звуками барабанов, отбиваемыми Папашей Джо.
Через некоторое время барабанный бой заставил все — мою голову, землю, воздух — закружиться. Я наблюдал за самими танцорами и следил за теми, кто смотрел на танцоров. Я выпил пол-литра рома, пытаясь не отстать от присутствующих, но угнаться за ними было тяжело. Миштиго продолжал потягивать коку прямо из бутылки, которую он принес с собой. Никто не заметил, что он синий: пока мы добрались сюда, стало уже довольно поздно, и я решил, что пусть будет что будет и пусть все идет своим чередом.
Красный Парик стояла в углу. Она казалась надменной и одновременно испуганной. Она держала в руке бутылку, но не поднимала ее.
Миштиго держался за Эллен, прижав ее к себе, но не более того. Дос Сантос стоял у двери и следил за всеми, даже за мной. Хасан, припав к стене справа от двери, курил трубку с длинным черенком и крохотной головкой. Он казался умиротворенным.
Мамаша Джулия, полагаю, именно она, начала петь. Ее поддержали голоса остальных. Пение продолжалось довольно долго, навевая дремоту. Я выпил еще, но жажда не утолялась, и поэтому я опять выпил.
Не знаю, сколько времени мы здесь находились, когда это произошло.
Танцоры поцеловали столб, затем снова пели, гремя бутылками, выливая из них воду. Пара «хоуязи», казалось, стала одержимой, их речь была бессвязной. Воздух был наполнен дымом, я прислонился к стене спиной, и почудилось, что мои глаза на секунду-другую сомкнулись.
Крик раздался внезапно.
Кричал Хасан.
Этот долгий вопль заставил меня рвануться вперед. Голова моя закружилась, я едва удержал равновесие и громко стукнулся спиной о стену.
Барабанный бой продолжался. Ни один такт не был пропущен. Однако несколько танцоров остановились, озираясь.
Хасан вскочил на ноги — с оскаленными зубами, прищурив глаза. От дикого напряжения его потное лицо избороздили морщины, борода вскинулась вверх, полы его плаща, зацепившись за какие-то мелкие украшения на стене, напоминали черные крылья. Руки его в замедленном гипнотическом ритме душили несуществующего и стоявшего будто бы рядом с ним человека. Из его глотки исторгался звериный рык. Он продолжал кого-то душить.