- Ты, превративший мою жизнь в сплошной кошмар, зачем ты меня мучаешь? Смерти моей желаешь? Поверь, изверг, не боюсь я больше ничего на этом свете. Да и на том – тоже. Лучше уж конец, чем такая жизнь с тобой! Пропади ты пропадом!
Понятно, что подобный накал страстей не мог продолжаться вечно. Разводиться? Не принято это было тогда. Ведь позорное клеймо разведёнки стало бы приговором не только для Татьяны, но и для её детей. Одно дело – если отец погиб на войне. И совсем другое – когда он ушёл от гулящей матери. «Ублюдок», «недоносок» - это не самые страшные клички, с помощью которых въедливые пацаны изводили опозоренных матерями сверстников.
Положение казалось безвыходным, и однажды поздним вечером вызванный Петром наряд милиции обнаружил бездыханное тело Татьяны, удавившейся в том самом чулане, где она прятала от супруга выпивку. Забрали обоих. Мужа в КПЗ, как подозреваемого, а жену – в морг. И когда через две недели отца семейства выпустили, наконец, на свободу, Виктор не узнал своего друга. Волосы его заметно поседели, движения стали медленными и плавными, а глаза горели, будто угли, настороженно наблюдая за окружающим враждебным миром из ввалившихся почерневших глазниц. Но больше всего Коренева поразило то, что Пётр отказался пить за упокой души ушедшей в лучший мир супруги.
- Понимаешь, - говорил он осипшим голосом вдвое медленнее обычного, - я не думал, что она решится на такое. Слышал, как она там хрипит в петле и не пришёл к ней на помощь. Если бы я тогда был трезвым… была бы жива моя Танюша…
Он налил себе в стакан из стоявшей на столе бутылки с настоящей «казённой» водкой, страшным по тем временам дефицитом, но выпить не смог – от одного духа спиртного его чуть не вывернуло наизнанку.
- Пей, легче станет, - негромко посоветовал друг.
- Нет, не могу. Танька на меня смотрит и не даёт... На фронте любого Фрица, не моргнув, мог убить, а тут... Не могу…
Лицо его исказила гримаса неподдельного страдания, на глаза навернулись слёзы, и крепкие плечи здорового сильного мужчины вдруг затряслись сначала медленно, а затем всё сильнее в такт страшным нечеловеческим рыданиям…
3.
Эта трагедия стала для Виктора последней каплей. Какой-то странный «тумблер» перещёлкнулся в его голове. Откуда-то издалека, со стороны, он вдруг увидел всю свою, по сути, недолгую, но наполненную спрессованными событиями жизнь и понял, что после всего случившегося он просто не может, не имеет права покорно плыть по течению этой бурной, непостоянной, зачастую жестокой жизненной реки.
Понял, что, как истинный горняк, он должен выбрать нужное направление и упорно долбить неподатливую каменистую породу до тех пор, пока не увидит в земных глубинах вожделенный жирный пласт блестящего антрацита – чёрного золота, как его называют шахтёры. Он должен ехать в Берлин. Должен увидеть красавицу Магду. В противном случае с ним может случиться нечто подобное тому, что произошло с несчастным Петром.
За годы учёбы Виктору часто приходилось бывать в Москве, встречаться там с друзьями. Он знал, что полковник, боевой командир, под началом которого они брали Берлин, не так давно был произведён в генералы и служил при штабе Верховного Главнокомандования. Вот через него бывший танкист и решил действовать.
Генеральский стол терялся в недрах просторного кабинета с большими окнами и высоченной дверью, предназначенной, похоже, для великанов. На дворе был май 1953-го. Знамёна у стены и парадный портрет Сталина во весь рост говорили о том, что хозяин кабинета не изменил своим идеалам даже после недавней кончины Вождя всех времён и народов.
- Ну, здравствуй, Коренев, - поднялся генерал навстречу однополчанину. – Пробивной ты человек. Продавить глухую оборону моих адъютантов – это не каждому дано.
- Оборону? – улыбнулся Виктор. – Это было не самое трудное. Ведь большая часть вашего окружения – наши общие сослуживцы-фронтовики. Рад вас видеть в добром здравии.
Они обнялись. Генерал достал откуда-то початую бутылку коньяка, стаканы. Но сам пить не стал, лишь пригубил немного. Молча выслушал невесёлую историю своего бывшего подчинённого и его необычную просьбу. Встал, прошёлся по кабинету.
- Выходит, не забыл ты свою берлинскую зазнобу? Пропуск, говоришь, тебе нужен? Увидеть её хочешь? А ты подумал о том, что без малого восемь лет прошло? Надеешься, что ждёт она тебя? Эх, не знаешь ты женщин! А сам-то, сам! Жениться успел, детей наплодить. Не понимаю я тебя, Коренев. Ведь сказочку себе выдумал. Скажешь, нет?
- Нет! - глухо ответил Виктор. - Не могу её забыть, и всё тут! Чувствую, верю, что ждёт.
Он протянул собеседнику заветный медальон, подарок прекрасной немки. Тот открыл, взглянул мельком на миниатюрную фотографию.
- Да, хороша… была. Только время не стоит на месте. Меняются люди, меняются обстоятельства. Весна сорок пятого осталась в прошлом. Какая она сейчас, насколько изменилась, помнит ли то, что было между вами? Никто не знает... А может быть, как в прошлый раз, отправить тебя под домашний арест, чтобы дурь из башки вылетела? Что молчишь?
Уловив в этих словах нотки раздражения и даже едва заметные искорки гнева, Коренев медленно отодвинул свой стул, затем встал рядом с ним навытяжку, будто на плацу. Взгляд его потемневших от обиды и тоски глаз поначалу бессистемно сверлил пустоту просторного помещения, а затем, будто в стену, упёрся в слегка прищуренные внимательные глаза генерала.
- Ладно, ладно. Я пошутил, - сказал хозяин кабинета, улыбнувшись, пытаясь разрядить обстановку. – Вижу, у тебя это серьёзно. Помогу, конечно. Не обижайся на старика. В общем, так. На днях ты получишь повестку из военкомата. Будешь призван на переподготовку в ГДР, в расположение Группы советских войск. Ну, а дальше – смотри сам, по обстоятельствам. Командира полковой разведки Светлова помнишь? Он сейчас в Германии главный ГРУшник - наши глаза и уши. Вы с ним, помню, дружны были. Вот через него и действуй. В случае чего - звони лично мне по спецсвязи.