Ленинградские художники рисовали. Вот открытка репродукции одной из картин. Называется «На Неве»: прорубь у спуска с набережной, корма вмерзшего в лёд парохода, дома со слепыми окнами, две женщины поднимаются по крутому скользкому спуску с тяжёлой драгоценной ношей, старик и парнишка набирают воду из проруби в ведро и бидон.
Это был день яростного, бешеного артобстрела, продолжавшегося всю ночь, до утра. Спать было невозможно, грохот разрывов доносился и сюда, в казарму, где живут рабочие судомеханического завода, живут рядом с заводом, чтобы не тратить время, а главное, силы, на дорогу домой. Бегать в укрытие надоело, да и страшно, сколько рассказов о заваленных бомбоубежищах, о людях, затопленных невидимым в темноте лопнувшим водопроводом в подвальных ловушках.
Разве бытие не определяет сознание? Ну конечно, определяет, однако как показывает бесценный опыт индивидуальной жизни, начиная с какого-то уровня нравственного сознания уже само сознание начинает определять бытие, и здесь можно говорить о независимости духа.
Иначе откуда эта выдержка, ровность тона и ясность голоса у авторов блокадных дневников, авторов «открыток» из окольцованного города.
«Субстанция» интеллигентности это и есть нравственное сознание, независимое от родовитости и безродности, от больного зуба, независимое даже от количества снарядов, выпущенных по тебе сегодня.
Ленинград в годы блокады дал небывалый всплеск исторического самосознания среди граждан самых разных категорий, от школьника до академика.
«Как всё-таки Берггольц поддерживала людей, как было важно слышать голос, словно одним родным человеком в городе больше было...» Так говорили многие. Но искусство, слово художника могут поддержать лишь того, для кого они что-то значат, в ком самом живёт душа, способная эхом отозваться на гармоничный звук. И слово Ольги Фёдоровны Берггольц проникало в сердца ленинградцев, значит, таких сердец, способных резонировать, отозваться болью и участием на слово поэта, было большинство.
Казалось, что какая-то невидимая исполинская рука ухватила нутро дома и вырвала его наружу вместе со стенами, перекрытиями, с хламом и домашней рухлядью. Многотонная волна из обломков здания и житейского скарба обрушилась на заполненный пешеходами тротуар. Расколотый взрывом дом ещё продолжал осыпаться, его вспоротое нутро ещё было окутано пылью и дымом, а улица уже стонала, кричала, выла, орал истошно ребёнок...
Блокада дала очень много интереснейшего материала для медицины. Патанатомия двинулась вперёд семимильными шагами. Поедание организмом самого себя, продолжение жизни за счёт жировых и мышечных резервов было известно давно. А вот за счёт печени? За счёт сердечной сумки? Это уже материал для диссертаций...
Сорок третий год. Середина войны. В январе блокада прорвана. А до снятия блокады ещё целый год. Из 148478 тяжелых снарядов, выпущенных немцами по городу за время блокады, на сорок третий год падёт почти половина — 76815. Добивали тех, кто уцелел в страшные зимы...
В сорок втором и сорок третьем годах все газоны на бульварах города были возделаны с японской тщательностью, здесь вызревали до полной спелости картошка! Бобы! Кабачки! Зелень!
Всю блокаду, от первого до последнего дня, была в умирающем городе молодая, но уже именитая певица, хотя пока без почётного звания, но уже лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады. К всесоюзной известности прибавилась ещё и молва о её мужестве — выжила вместе с блокадным Ленинградом, дав сотни концертов вместе с её оркестром. А рядом всегда был муж — никогда не унывающий одессит, куплетист и организатор её триумфальных выступлений. Это была Клавдия Шульженко и Владимир Коралли. И была с певицей песня, без которой она не выходила на сцену, начиная с 1942 года, когда впервые спела её бойцам Ленинградского фронта — «Синий платочек». Слова «Строчит пулемётчик за синий платочек, что был на плечах дорогих» всегда вызывали эмоциональный отклик и увлажнение глаз в любой аудитории.
С. Шенкман
март 2007 г.
ВАРВАРИН Николай Владимирович
Родился в Ленинграде в 1929 году. В августе 1942 года был эвакуирован с матерью в Алтайский край, где продолжил школьное обучение.
В 1949 году после окончания Боровичского горно-керамического техникума был направлен в г. Кыштым на огнеупорный завод, где работал мастером ремонтно-механического цеха, затем конструктором отдела главного механика.