Охота, описываемая Толстым прежде всего с точки зрения Николая, также служит поворотным моментом для создания образа самого Николая – молодого дворянина, пытающегося восстановить и отстоять уязвленное чувство маскулинности. Наряду с военным опытом и катастрофическим проигрышем в карты та роль, которую Николай сыграл в кульминационный момент охоты, при захвате матерого волка, становится знаковой вехой в его собственном процессе возмужания. Он возвращается в родительский дом в промежутке между военными походами, после сокрушительного поражения за карточным столом, когда он проиграл 43 тысячи рублей своему сослуживцу, циничному шулеру и дуэлянту Долохову. Во время этого карточного поединка Долохов садистски манипулирует Николаем, пользуясь его наивностью и приверженностью аристократическим принципам, лежащим в основе таких понятий, как «долг чести»[30]. Сдавая карты, Долохов почти открыто жульничает, подначивает пассивного и покорного Николая, забавляется с ним, «как кошка с мышью» [Толстой 1938а: 57]. В дальнейшем Долохов участвует в попытке соблазнения и похищения сестры Николая, Наташи. Он – хищник в самом широком смысле этого слова, и последующий триумф Николая над матерым волком можно рассматривать как символическое восстановление чести, задетой Долоховым[31].
Кроме того, как мы увидим, Толстой напрямую сопоставляет ощущения и действия Николая во время сражения, описанного позже, с его поведением во время охоты на волка. Эти взаимосвязанные эпизоды показывают, насколько тесно семиотическая сфера псовой охоты была связана с другими областями, в которых проявлялось дворянское мужское поведение – например, с карточными играми и дуэлями. Каждая из этих поведенческих сфер давала молодому дворянину вроде Николая возможность усвоить (или же поставить под сомнение) понятия о чести и образцы агрессивной маскулинности, лежащие в основе мужского дворянского самосознания, которое на протяжении XIX века все чаще подвергалось критической переоценке.
Вместе с тем охота в «Войне и мире» функционирует и на совершенно ином уровне, по-новому раскрывая образы героев. Она позволяет персонажам и читателям Толстого ненадолго проникнуть или по крайней мере приблизиться к таинственному и завораживающему миру природы, лежащему за пределами человеческой культуры и социальных условностей. После окончания погони за зайцем Наташа пронзительно кричит от радости, что соотносится с восторгом, который испытывает Николай, когда его борзые загоняют волка. Ее крик, неуместный в любых других обстоятельствах, вызывающий ассоциацию с волчьим воем, хотя и непохожий на него, исполнен чувства освобождения от условностей и того восторга, который испытывают все охотники, когда их борзые настигают и хватают быстроногую добычу, а сами они скачут следом верхом на лошадях. Вторгаясь извне в этот природный мир, охотники тем не менее активно участвуют в его жизни при посредничестве лошадей и в особенности охотничьих собак, которые благодаря своему обостренному чутью помогают дополнить и усилить ощущения самих охотников, а с волками и другой добычей сражаются исключительно при помощи зубов. В ключевых эпизодах повествования Николай воспринимает мир как бы опосредованно, через чувства и ощущения своих любимых гончих и борзых – подобно тому, как Левин, герой написанной десятью годами позже «Анны Карениной», воспринимает болото и дичь через ощущения своего пойнтера Ласки[32].
Сам Толстой был страстным охотником и охотился на волков в 1850–1870-е годы, до того как примерно в пятидесятилетнем возрасте, вследствие глубокого духовного кризиса, пережитого в конце 1870-х – начале 1880-х годов, отказался от охоты и обратился к вегетарианству[33]. Несколько его писем, относящихся к 1859 году, когда ему было немного за тридцать, содержат описания охоты на волков, в том числе происходившей в фамильной усадьбе Никольское-Вяземское при участии И. П. Борисова, товарища Толстого по военной службе на Кавказе. Из этих писем выясняется, что Толстой, как правило, охотился на волков с собаками и почти не практиковал ружейную охоту. В письме к Борисову от 29 августа 1859 года Толстой упоминает, что только что вернулся из охотничьей экспедиции в Каширский и Веневский уезды, где он сам затравил двух волков и трех лисиц – из пяти волков и шести лисиц, затравленных всем охотничьим отрядом [Толстой 1949: 302]. В другом письме, от 1 октября 1859 года из Никольского-Вяземского к брату Николаю, после смерти которого в 1860 году Толстой унаследует эту усадьбу, он упоминает, что за последнее время затравил на охоте двух волков и одиннадцать лисиц, а Борисов – одного волка. «Кроме охоты всё это время ничего не делаю и тем доволен», – добавляет он [Там же: 306]. В письме от 24 октября 1859 года, адресованном поэту А. А. Фету и И. П. Борисову, Толстой благодарит Борисова за то, что тот одолжил ему гончих, ловчего и мерина. Также он добавляет, что намерен пользоваться ими «до порош» [Там же: 314]. Толстой охотился на волков вплоть до 1877 года, когда посвятил часть августа охоте на них в усадьбе Д. Д. Оболенского [Толстой 1952: 399].
31
Донна Тассинг Оруин сравнивает Долохова с партизаном Тихоном, а Тихона по свирепости уподобляет волку, а затем отмечает, что таким образом устанавливается связь между Тихоном и тем самым волком, на которого охотился Ростов. Я согласен с ней, но считаю столь же продуктивной и прямую параллель между Долоховым и волком, учитывая агрессию Долохова по отношению к Николаю и убежденность Николая, что он может восстановить честь, задетую Долоховым, если одержит победу над волком. См. [Orwin 2013: 114].
32
В том же ключе, в соответствии с соображениями Марвина и Макхью о домашнем и диком началах, Гуминский отмечает в предисловии к «Запискам» Дриянского: «Здесь между человеком и зверем стоит по существу, еще один зверь, только в большей или меньшей степей прирученный, одомашненный и потому держащий сторону человека. Основная борьба разворачивается между представителями одного и почти одного мира, человек же – в первую очередь заинтересованный свидетель псовой охоты, а уже потом участник ее финала» [Гуминский 1985: 9].