Этот добрый жестокий мир [сборник]

ЭТОТ ДОБРЫЙ ЖЕСТОКИЙ МИР [сборник]

Составители сборника

Т. Иванова, Н. Батхен, М. Гелприн, Г. Панченко

Иллюстрация на обложке М. Петрова

© Алиев Т., Батхен Н., Беляков С., Богданов Б., Венгловский В., Вереснев И., Гамаюнов Е., Гелприн М., Голдин И., Голиков А, Громов А, Давыдова А, Дивов О., Дубинянская Я., Дяченко М. и С., Зарубина Д., Звонарев С., Зонис Ю., Каримова К., Клещенко Е., Кокоулин А, Кудлач Я., Кудрявцев А, Лебединская Ю., Логинов С., Марышев В., Минаков И., Никитин Д., Панченко Г., Погодина О., Ракитина Н., Рыженкова Ю., Ситников К., Таран А, Тихомиров М., Трускиновская Д., Уда-лин С., Фарб А, Хорсун М., Цюрупа Н., Чекмаев С., Шатохина О., Шауров Э., Шиков Е., Юрьева С., 2014

© Состав и оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Посвящается памяти Александра Ройфе

ДАРЬЯ ЗАРУБИНА ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ — КОТЛЕТЫ ЛЕПИТЬ

Каждый день я просыпаюсь от этого звука. Быстрого, шуршащего топота пальцев по столешнице. Это идет война.

Под этот непрекращающийся шелест — словно осторожно ступают по едва различимой тропе в осеннем лесу десятки ног в армейских ботинках — я варю кофе, пока в термокапсуле над кухонным столом тает телячья вырезка. И в мерный шепот боев вплетаются такие же привычные мирные звуки — мясорубка неторопливо пережевывает механическими челюстями длинную розовую говяжью мышцу.

Я никогда не пользуюсь формой для котлет. Леплю своими руками. Масло шипит, захлебываясь радостью, когда котлета — размером с мою ладонь, а у меня совсем не женские ладошки — опускается на сковороду. Сережа не любит котлет на пару, говорит, что там, где он будет их есть, паровые котлеты похожи на слизней. Поэтому, вопреки всем советам Минздрава, мясо я всегда обжариваю.

Хлеб тоже пеку сама. Хоть и не из домашнего теста. Спецзакваску для действующей армии женам на руки не выдают, поэтому каждое утро к дому подкатывает мальчишка-курьер и передает мне контейнер с тестом и записку с очередной настоятельной просьбой генерала Артушева не травить офицерский состав жареным, иначе и мясные продукты нам будут доставлять курьером.

Но это там, в большом мире, он генерал Артушев, а для меня, сколько себя помню, был дядей Жорой. Поэтому никаких привозных котлет не будет. Мой муж любит жареные, а его командование, даже неумолимый дядя-генерал, не посмеет давить на дочь полковника Гвоздева.

Я впускаю курьера в дом через кухонную дверь, пока прогреваются сковорода и духовка. Мальчишка получает на чай и тотчас уносится на своем велосипеде, едва не сталкиваясь с почтальоном. Я их не вижу за утлом дома, но слышу, как испуганно звякает хромированный звонок на руле курьера и ему отвечает клаксон дяди Степы. Нам писать особенно некому, поэтому почтальон ограничивается тем, что, проезжая мимо окон, машет рукой и улыбается, огорченно и немного виновато — «опять ничего». Огорчает его не то, что в наш дом не приходят письма, а то, что тесто в контейнере — особое армейское тесто — уже просится в прогретую печь. Когда есть письма, дядя Степа проходит в кухню, делает вид, что никак не может отыскать в сумке ручку, чтобы я расписалась в почтовой ведомости, садится к столу и просит не нарушать ради него известного порядка. Я ставлю хлеб в печь и принимаюсь за котлеты. Пожилой почтальон тянет длинным крючковатым, как у Бабы-яги, носом и медленно заполняет ведомость. После чего получает первую булочку и самую горячую котлету.

Он всегда жует ее на ходу, обжигаясь и словно оправдываясь, что опять задержался и невольно напросился на завтрак.

Приходят нам чаще всего не письма, а пакеты от Минобороны. Каталоги обмундирования и компьютерных новинок. Когда Сережа приходит в увольнительную, я отдаю ему почту. Он просматривает ее, пока я разминаю окаменевшие мышцы на его плечах, а потом сжигает в камине.

Раньше, когда Коля был маленьким, ему разрешалось сперва рвать эти пестрые, глянцевые страницы. Развлечение занимало час или два: сначала на тонкие полоски, в одну строку, а потом на мельчайшие квадратики, которые, как снег, кружились за каминной решеткой и тотчас обращались в белесый пепел, соприкасаясь с алыми углями.

Коле скоро шестнадцать. И теперь его больше интересуют теннис, баскетбол и библиотека воен-городка, чем короткие разговоры с отцом над растерзанным каталогом.

Они даже перестали быть похожи. На сыне сказываются занятия спортом: он с каждым годом все раздвигается в плечах, и футболки трещат на бицепсах, а Сергея все сильнее прижимает к земле война. Спина последние дни разгибается с трудом. А еще порой пальцы, уже привычные к виртуальной клавиатуре, не справляются с ложкой или страницей газеты. И — сколько помню себя — он кричит по ночам. Было время, я к годовалому сыну вставала реже, чем к тридцатилетнему мужу.

Одно не меняется с годами. Едва по дому распространяется запах котлет, Николай уже восседает за кухонным столом и ждет свою порцию. А первую, чуть остывшую, но еще горячую, я всегда подаю Сереже. Ставлю на столик возле компьютера, чтобы он мог, не покидая виртуальности, нащупать блюдце с котлетой, выглядывающей между двумя половинками армейской булочки, и отправить в рот.

Я знаю, что в этот миг где-то там, на фронтах невидимой нам, окуклившимся в спасительном реале, войны он приваливается спиной к искрошенной пулями стене или к искореженному корпусу танка и ест. Я почти вижу своими глазами, как подтягиваются к нормам показатели в углу экрана. А’мой муж торопливо и жадно ест котлету, так, словно — так же жадно и торопливо — целует ладонь, которая ее приготовила.

А после у меня есть время до обеда. Под непрерывный шорох боев я читаю или вяжу, ухаживаю за цветами. Иногда — хоть это и запрещено уставом — я выхожу. Как говорили древние, «что позволено Юпитеру…». Я — дочка полковника Гвоздева, внучка академика Гвоздева, в нашем маленьком мирке я почти Юпитер, и мне позволено многое, о чем могут только мечтать другие офицерские жены. Например, у меня есть свободный доступ к пятилетнему лифту. Просто потому, что его спроектировал мой дед, а потом дорабатывала я сама, давно, еще до замужества. Что уж скромничать, дедушка сделал лифт с захватом в шесть месяцев. Это благодаря мне аппарат стал «пятилетним». Так и получается, что, хотя я и оставила работу ради карьеры мужа, приходится время от времени заниматься заказами сильных мира сего. На это время Сереже дают отпуск, а к компьютеру сажусь я. И у меня такой допуск, какого, скорее всего, нет даже у дяди Жоры. Так что котлеты у Сережи будут жареными, кто бы поспорил.

Да, если уж начистоту, я скучаю по компьютеру. Хотя мир без машин, как ни странно, нравится мне больше того, что остался в прошлом. Когда через любую электронику так просто было добраться до человека, беззащитного перед творением собственного ума. Поэтому я и ныряю время от времени в пятилетний лифт без особого повода. Чаще — на три-четыре года назад. Поговорить с мамой — за полтора года я все еще не привыкла к тому, что ее больше нет. Иногда, очень редко, на четыре с половиной, когда еще был жив дед. Папу мне уже не захватить. Он погиб рано и давно, еще в то время, когда война бушевала в реале, а вездесущие компьютеры хозяйничали в головах и душах. А вот поговорить с дедушкой я люблю. Правда, он тотчас начинает пилить меня со старческой въедливостью, что опять гоняю временной лифт из-за ерунды. Часто я привожу с собой свои новые разработки, чертежи и расчеты. Мы с дедом сидим над ними до тех пор, пока мама не постучит по часам и не напомнит, что мне пора кормить мужа.

Я не боюсь выйти из дома. При современных оборонных технологиях тяжелую рану получить почти невозможно. А уж если доберутся…. Если они выжгут Сергею мозг, я ничего не смогу сделать. Он будет мертв, даже пока я бегу из кухни. Поэтому я стараюсь не думать, что такое может произойти, молиться по вечерам и вовремя ставить на столик котлету.