Лара встречала поселенцев.
На миг стихли ураганы — парочка локальных над экватором не в счет — объявили передышку землетрясения, вулканы удержали бунтующую магму в каменных желудках. Океан обленился, пригладил грозные цунами до обычных волн. Пыльные вихри остановили танец спятивших псов, собрались в облака; солнечные лучи отыскали лазейки и коснулись планеты.
Белый шар криоблока спускался на Лару.
Четыре катера-тягача несли его на жесткой сцепке. Медленно, аккуратно, словно игрушку из хрупкого фарфора, — нет, еще нежнее. Как гигантское яйцо, под тонкой скорлупой которого скрыта жизнь этого мира.
Шестьсот спящих жизней.
— Крен по уровню почвы семнадцать градусов. Первый тягач — выравняться! Торопишься, Илья Романович!
Под криоблоком играла цветами пустыня. Бескрайние кварцевые пески текли неспешно, разрисовывали Лару молочными, янтарными, багровыми, сапфировыми узорами; граненые крупинки вспыхивали под лучами; маршалитовая пыль смазывала контуры, превращала пустыню в буйство завитков и вычурных пятен.
— Хорошо идете, молодцы! Погрешность посадки — тринадцать метров, в пределах нормы. Даю отсчет до касания: семь, шесть, пять…
Геологи изрыли пустыню колодцами, пока не решились: здесь! Спрессовали стенки, установили заряды. И сейчас заносили в него шар криоблока. Действительно, будто яйцо в кладку.
— Есть касание, чистая работа. Тягачам — отцепляйтесь!
— «Бесстрашный», тестирование систем завершено, к подрыву готовы.
— С богом, Илья Романович!
На стенках колодца распустились тысячи белоснежных бутонов. Пустыня вздрогнула, задумалась на миг — и вот первые крупицы поползли вниз… собрались в ручейки… двинулся кварцевый пласт — нехотя, еще цепляясь за гребень колодца… быстрее-быстрее-быстрее… и рухнул! Взметнулась маршалитовая пыль, зависла облаком над бывшим колодцем, укрыла криоблок от камер.
Тягачи снизились, ударами реактивных струй расчистили воздух.
Яйцо, начиненное спящими людьми, спряталось под пестрым покрывалом пустыни, лишь цилиндрический шлюз торчал над песками.
— Отлично! Вижу аварийный люк, доступ к криокамерам остался. Со временем засыплет, разумеется, но с песочком мы управимся. Тягачи, варим суп!
Четыре реактивные струи ударили в песок. Катера пошли медленным вальсом, выписывая па вокруг погребенного криоблока. Пустыня вскипела. Раскаленный кварц стрелял огненными сгустками, бурлил, растекался кипящим бульоном. Над гигантским варевом заплясало голубое пламя. Вот жидкие пятна разбухли, протянули друг к другу пуповины-щупальца; вот слились в единое шкворчащее кольцо. Кварцевые брызги падали на шлюз криоблока, сворачивались каплями и застывали на нем, покрывая узором разноцветных страз.
— Тягачи, вижу грозовой фронт к северо-западу, идет к вам. Поторопитесь!
Катера прильнули к Ларе, затанцевали быстрее. С каждой минутой кипящее кольцо под ними бурлило яростнее, словно пыталось дотянуться до вертких мучителей, схватить их, спеленать.
Небо над Ларой почернело. Тяжелые лиловые тучи шли низко, гнали перед собой волны песка и мусора. Воздух загустел, замельтешил тысячами ветвистых молний. Синие, белые, золотые нити ткали электрические узоры, вспарывали землю разрядами.
Лара превращалась в сварливую ведьму.
— Все, уходите на «Бесстрашный»! Гроза остудит пустыню, спекшийся кварц защитит криоблок лучше всякой брони. Мы успели. Светлых вам снов, люди, и легкого пробуждения! Серебряков Александр Иванович, капитан «Бесстрашного», вахту принял.
— Стивен Лингрейв, планетолог, вахту принял. Светлых снов!
— Баньков Илья Романович, штурман, вахту принял. Короткой ночи!
— Габриэль Макаллен, врач, вахту принял. Спите спокойно, родные!
— Коваль Павел Игоревич, геолог, вахту принял. До скорой встречи!
«Здравствуй, Маринка!
Я понимаю, что письмо спящему — это глупость, но я так соскучился, так одичал без тебя, что не сумел придумать ничего получше.
Мы не очень хорошо расстались. Первая ссора в семейной жизни. Когда проснешься, для тебя это будет, как вчера. Наверное, обида останется. А для меня прошло семь лет, и я уже тысячу раз просил у тебя прощения. И миллион раз пожалел, что тебя нет рядом. Честно-честно. Но разве мы могли по-другому? Так уж вышло, что мое место в ремонтной команде на «Бесстрашном», а тебе лучше переждать в криоблоке. Надеюсь, ты простишь. И меня, и своего папу.
Зато тебе все время двадцать, а у меня уже борода с проседью. К твоему пробуждению я побреюсь, но…
Лучше я расскажу, чем жил последние годы.
Поначалу было тяжеловато. Лара брыкалась, подбрасывала гадости. Мы вечно лазили внизу: чинили, латали, регулировали. Справились. Земля подтвердила, что на помощь вылетел корвет «Стремительный», план по криоконсервации поселенцев одобрила.
Первое время я уставал страшно. Думал, что мороки со мной больше, чем пользы. Если бы не Александр Иванович, вовсе скис бы. Он учил меня, нянчился, как с дитем. Еще мы подолгу разговаривали. О тебе, конечно. И про нашего будущего ребенка. Знаешь, как отец мечтал о нем? Постоянно твердил, что нам с тобой оставляет Лару — обустраивайте! — а сам займется исключительно внуком. Или внучкой, ему без разницы. Потрясающий у тебя папа, Маринка!
Вопреки всем неурядицам, первый год прошел спокойно.
На четыреста пятнадцатый день от начала вахты Стивен Лингрейв спустился на Лару. Сказал, что должен проверить горную цепь к югу от пустыни. Дескать, там фиксируются мощные толчки, как бы не случилось беды. Он вылетел в одиночку, на малом спасательном катере. Связь оборвалась сразу — тогда на Ларе бушевали пыльные смерчи, сигнал почти не проходил. Через три часа катер вернулся на автопилоте. Пустой. Внутри снимки горной гряды, результаты замеров и исследований. И выдранный из скафандра маячок.
Стива мы так и не нашли, хотя горы эти прочесали вдоль и поперек. Задним числом все сошлись: что-то не так было с планетологом. Работал он, конечно, как заведенный, зато на корабле чудил. То усядется перед обзорными камерами — ночь мог просидеть, не шелохнувшись. То вдруг кинется считать — системы висли от его заданий. И никому ни словечка. Только один раз признался мне: дескать, лично он виновен в провале экспедиции. Я тогда подумал: переутомился Стиви, с кем не бывает? А оказывается, эта мысль его давненько жрала.
Ту цепь назвали Горами Лингрейва.
Капитан запретил одиночные полеты.
В одна тысяча двадцать шестой день с начала вахты разбился катер с Баньковым и Макаллен. Мы видели, как он попал в ураган, как отказали двигатели. Обломки раскидало километров на шесть. Мы собрали почти все, ребят похоронили рядом с криоблоком, в ста метрах к западу.
Знаешь, а ведь Илья Романович решился и сделал Габриэль предложение.
Сходим к ним, когда проснешься, проведаем.
Мы с Александром Ивановичем остались одни. Лара потихоньку успокаивалась, настоящие катаклизмы случались все реже, поэтому мы решили никого не будить. Хуже нет, когда дилетант копается в многоуровневых системах. Могли так напортачить, что никакие спасатели не восстановили бы. Мы не хотели рисковать.
Полгода назад — если быть точным, в две тысячи триста семьдесят второй день от начала вахты — у твоего папы случился инфаркт. Я нашел его в рубке. Александр Иванович сидел в кресле пилота; так в подлокотники вцепился, что я едва оторвал. Но ты не волнуйся: медблок на «Бесстрашном» отличный, папа твой отдыхает в корабельной криокапсуле. Будет оказия — переправим его в настоящую больницу, вылечат.
Еще поиграет Александр Иванович с внуками!
Помнишь, как мы мечтали? Красавица дочка в маму и пара конопатых оболтусов в меня.
Что еще рассказать? Последние полгода были скучные, даже поговорить не с кем.
Лара успокаивается; думаю, через пару-тройку лет можно будет строить.
Кстати, ты не сердись, но я забрался в оранжерею и взял немного семян. Понимаю, что глупость. Не удержался — слетал на поверхность и высадил их. Почти все погибли, но бамбук проклюнулся. Теперь на берегу реки, которая огибает пустыню с вашими криокамерами, есть маленькая зеленая рощица. К тому времени, как ты проснешься, я научусь плести из него мебель. Будет здорово — обставить детскую мебелью из ларского бамбука!