Клим скривил губы.
— Я в порядке и абсолютно здоров, в том числе ментально.
— Тогда по какой причине вы решили записаться в самоубийцы?
— Я счел это своим долгом. Со мной у добровольцев будет больше шансов.
Селекционер поднялся.
— Полноте, навигатор, — сказал он. — Пилотов вашего класса считаные единицы, вы понадобитесь при доставке колонистских клиперов к входу в тоннель, и вам об этом известно. Не стоит рваться в герои там, где героизм ни к чему.
— Не надо читать мне морали, коллега, — резко бросил Клим. — Вы отказываете мне?
— Отказываю.
— Могу я узнать, по какой причине?
Лицо селекционера приняло официальное выражение.
— Вы не проходите по возрастному критерию, соискатель. Можете быть свободны.
— Еще полчаса…
Карлос обернулся к миниатюрной кареглазой шатенке в соседнем кресле.
— Что вы сказали?
— Нам осталось жить всего полчаса.
Карлос вгляделся. Эстель Кампан, вспомнил он имя соседки. Он еще удивлялся, как такую бледную, тонкую в кости, прихрамывающую замухрышку зачислили в добровольцы. Она выделялась в их двадцатке, словно утица с перебитым крылом в стае гордых и сильных птиц.
Карлоса внезапно заколотило, ему стало страшно. Что за черт, ошеломленно подумал он. Последние недели он упорно готовил себя к тому, что им предстоит, и был уверен, что страх в себе изжил. Усилием воли Карлос унял дрожь. За нее, понял вдруг он. Ему страшно не за себя, а за эту едва знакомую малахольную замухрышку с тонкими пальцами, длинным носом с горбинкой и беззащитными карими глазами. Губы ее беззвучно зашевелились, и Карлос сообразил, что она, по всей видимости, молится перед смертью.
— Не бойтесь, — Карлос поспешно накрыл лопатообразной черной ладонью узкое запястье соседки. — Все будет хорошо, вот увидите. Жаль, что я ни в бога, ни в черта не верю, а то тоже помолился бы с вами.
— Что вы, я не молилась, — девушка вдруг улыбнулась уголками губ. — Я читала стихи. Хотите, и вам почитаю?
— Стихи? — Карлос опешил. За исключением рифмованных детских считалок, никаких стихов ему слышать не доводилось. — Да-да, конечно, хочу, — выпалил он. — Почитайте, пожа…
— Внимание! — не дал закончить фразу зычный голос из динамиков. — Говорит первый пилот Клим Платов. Через двадцать пять минут клипер начнет погружение в тоннель.
Шатенка подалась к Карлосу, тот облапил ее за плечи, притянул к себе и, неуклюже перебирая толстыми пальцами каштановые пряди, забормотал что-то успокаивающее и бессвязное. Он не слушал, о чем говорит первый пилот, это стало уже не важно, а важно стало приласкать, успокоить, передать этой пигалице свою силу, свое бесстрашие, и важнее этого ничего сейчас для Карлоса не было, включая собственную скорую смерть.
— Все, — второй пилот расстегнул ремни и принялся выбираться из кресла. — У нас есть пятнадцать минут. Надо торопиться. Уходим.
Клим, уперев взгляд в панель управления, молчал. Пятнадцать минут. Пять, чтобы добраться от рубки до пришвартованного к левому борту катера. И еще десять — отдалиться на безопасное расстояние.
— Навигатор, — затряс за плечо штурман.
Клим повернул голову.
— Уходите, — глухо сказал он. — Я остаюсь.
— Что-о-о?!
— Я остаюсь! — с ожесточением повторил Клим. — Уходите, оба! Быстро, ну! Это приказ.
Меня зовут Бонита Машадо, мне восемь лет. У меня есть шесть мам, четырнадцать пап и дедушка Клим. Еще у меня есть восемьсот двадцать девять старших братьев и сестер, а я очень счастливая, потому что особенная. Моих братьев и сестер родил большой черный ящик, который называется генетический сейф, а меня родила мама Эстель через два года после того, как сюда прилетела.
Мы живем на большущей поляне у реки, а вокруг нас лес, в который ходить нельзя, пока мы не станем взрослыми. Это потому, что в лесу живут звери, и некоторые из них опасны, но на поляну они выходить из леса боятся.
Мои мамы, папы и дедушка очень устают, потому что нас восемьсот тридцать, а их всего двадцать один. Но скоро мы подрастем и станем им помогать, и они уставать перестанут.
Наш мир называется Надежда, потому что на нас надеются люди, оставшиеся жить в другом мире под названием Земля. Они надеются, что мы подрастем и выручим их, потому что в мире Земля много зла, а у нас наоборот. Поэтому они присылают всякую всячину, которая сваливается к нам с неба и которая нужна, чтобы мы выучились всему и начали их выручать.
Как мы будем выручать, я не знаю, и мои братья и сестры не знают тоже, зато знает папа Карлос, большой, сильный и очень умный.
Вчера папа Карлос и мама Эстель стали спорить, почему лететь сюда выбрали их, а не других людей. Потом пришли дедушка Клим, папа Хафиз и папа Альберт и тоже начали спорить. Я слушала, и мне было очень смешно, потому что взрослые иногда бывают глупее детей, даже папа Карлос. Я-то знаю, почему выбрали их, а не кого-то еще, об этом написано в книжках, которые я читаю.
Люди бывают злые и добрые. Злых людей много, а добрых очень-очень мало. Мои мамы, папы и дедушка Клим — они все добрые. Понимаете, добрые! Других таких нет!
ЮЛИАНА ЛЕБЕДИНСКАЯ
ЧТО СНИТСЯ БЛЭКУ?
Я болен. И болезнь моя почти неисцелима. Это «почти» манит надеждой. И меня, и Станиславу…
А начиналось все теплым летним вечером.
Станислава — моя Замечательная — устало хлопнула дверью и, сбросив с ног ерунду на каблуках, рухнула на диван. Снова целый день на работе маялась! Ох уж эти Замечательные…
Забираюсь на подушку. Трусь носом о свою любимицу, укладываюсь ей на живот. Что я пропустил? Туман опускается черным покрывалом, клубится вокруг усов, щекочет ноздри. Пчхи! Небось, с главарем повздорила? Так и есть! Ладно, сейчас исправим.
Мррр!
С головой окунаюсь в морок, разрываю когтями, отпугиваю урчаньем. А он и не особо сопротивляется. Скользит по водной глади, почти не задевая. Не такая моя Стася, чтобы за спасибо туману отдаться!
Мррр! Мррр!
Туман, мелькнув бурой густотой, отступил, упали на водную гладь жемчужные капли. Заблестели на солнце. Красота! Век бы любовался. Заворочалась на диване Стася, потянулась, прижала меня к груди.
— Котохвост мой черноухий!
«Вот вам и благодарность! Ой, задушишь сейчас!»
— Что бы я без тебя делала?!
«Представить боюсь…»
— Идем, покормлю тебя! — «Наконец-то! — со всех ног мчусь на кухню. — После твоего тумана совсем сил нет».
На пороге она еще раз потянулась. Того и гляди мяукнет! Хвост даю, что в прошлой жизни Стася была одной из нас.
— Вот! Ты ешь, — голос Стаськи разбивает мои думы на осколки, — а я скоро вернусь!
«Куда мы собрались на ночь глядя? Говорю же — кошка…»
Стукнула дверь.
Эх!
Обреченно глотаю паштет с запахом кролика и со всех ног бегу в комнату. Спать! Скорее спать.
Вок-зал. Прогудело огромное нечто. Экс-пресс, понял я. Как поезд, только лучше. Бурлит толпа повседневных человечишек. Ну и создания. Пищат хуже воробьев недодушенных, мечутся туда-сюда, будто туалет им три дня не меняли. И клубится над ними туман — серый, черный, бледно-синий… Лишь кое-где промелькнет огонек, лучик солнца, капля воды… О! А вот и Стаська под дождиком. Стоит возле экспресса. Замечательная моя! Как же она отличается от этой толпы.
— Здравствуй, мама… — Нахал-ветер взлохматил темные кудри, засияли глаза, Стаська обняла высокую смуглую женщину.
И полетели на землю крупные капли, превращая легкий дождик в настоящий ливень.
БАХ! Уронил что-то сосед. Повседневное создание! Сердито отряхиваю с себя остатки сна.
Что здесь матушке понадобилось, а, душа-Станислава? Два года нос воротила от дочери, а теперь вдруг примчалась. А Стаська довольна — досадной вражде конец пришел. Радуется. И застыла за гранью водная гладь. Ждет? Выжидает?