А Стаська еще и заупрямилась. Не надо, мол, нам подачек барских! Пришлось вмешаться. Нет, я, конечно, понимаю — гордость, достоинство и все такое, но у меня в глазах уже зарябило от бесконечных смен жилищ. За два года пять штук сменили. Только обживешься, энергопостов настроишь, территорию наметишь — и снова переезжать. Фррр! Надоело, пес их за горло! Одним словом, я в наших снах со Стаськой потолковал. Переубедил упрямицу. Согласилась. С условием, что не будет бабушка в жизнь ее вмешиваться. Ни при каких обстоятельствах.
А Римма Алексеевна на дерзость ничуть даже не обиделась — наша кровь, говорит!
Не обиделась.
Лишь засияло пламя подо льдом.
И вот, не прошло и двух месяцев после новоселья, как мамаша нагрянула.
Чвакпуло болото. Взялось дымкой. Воняет. А где-то журчит-переливается невидимый глазу ручей…
— Мама, что-то случилось?
— М-м-м?
— Ты уже полчаса меряешь шагами комнату.
— А что мне еще делать? У тебя телевизор поломан!
— Гм… Не знаю. Например, газету с вакансиями почитать. Если ты планируешь остаться в столице, тебе бы работу найти.
Молчит мамаша. Продолжает вышагивать из угла в угол.
— Ма-а-ама! Голова болит. Пожалуйста, хватит топать!
Бурлит болото. Настороженно притих ручеек. Не бойся, милый, я ведь рядом. Хвост трубой, когти — наготове, в обиду не дам! Журчит ручеек…
В понедельник Станислава собралась на работу. Впервые за три недели. Проснулась радостная. Запорхала птичкой по квартире. Любила она газету свою. Вообще, она у меня талант! Прирожденный журналист.
— Я же сплю! Можно тише?
— Извини, мамуль! Сумка упала.
Фыркнула Виктория, в одеяло укуталась.
А Стаська радостно к выходу поскакала. Ничего ей сейчас настроение не испортит. Ни мамашино бурчание, ни сон увиденный, да к утру позабытый — ею, но не мною. Все тот же сон — про кровать и болото. Только матери в этот раз не было, зато главарь Станиславы был. Ходил по кровати с надменным видом, брезгливо вниз поглядывая. Боялся ноги промочить.
Эх, Стаська, не вышел бы сон в руку…
Вышел.
Радостная прибежала Стася на работу, да нерадостная ушла.
— Простите, Станислава, не хотели вас беспокоить во время болезни… Нам урезали бюджет. Мы вынуждены сократить некоторых сотрудников, в их число попали и вы.
А в глаза-то главарь не смотрит. Обжечься боится. Только вместо огня лед застыл во взгляде Станиславы.
— Почему именно я? — В голосе — только сухой интерес.
— Станислава, как к специалисту к вам претензий нет, но…
ВЖЖЖЖ!
Вздрагиваю, просыпаясь.
Повседневность жужжалку кухонную включила, комбайн то есть. А у меня связь со Стаськой оборвалась. Впрочем, можно и не дослушивать. У них в редакции — стая, все свои. И только Станислава пришлая была.
Та-а-ак! Минуточку! А что это Повседневность на кухне затеяла? Раньше она интереса к комбайну не выказывала. Уф, опять в болото лезть. Глаз да глаз за мамашей нужен.
Чвакает болото, клубится туман, и робко пробивается сквозь топи тоненький одинокий ручеек. Чистый, прозрачный. Как остался незамаранным среди этого мрака? Стоит на меже Виктория. В ручей не решается окунуться, но и грязи сторонится.
Стоит у края, с ноги на ногу переминается.
— Что на меня нашло? Она же мне дочь, в конце концов, а я… Телевизор мне понадобился… Черти дернули! Пусть я тресну, если еще раз подойду к тому телевизору!
Звенит ручеек. Настороженно булькает болото.
Мяф!
Подозрительно все это.
— Привет! Я на ужин приготовила что-то особенное… — Кажется, Виктория и сама словам своим удивляется.
Стася недоуменно вскинула брови. Зашла в комнату, плюхнулась на диван.
— Спасибо, я не голодна. Голова болит.
Бедная моя! Прыгаю к ней на колени. Весь день по городу бродила. И ведь не ела ничего! Фррр! Не голодная она, как же.
— Что-то случилось? — Мамаша зашла в комнату с двумя стаканами сока в руках.
Подумав, Стася взяла один себе. Подумав еще немного, рассказала все, что я уже видел.
— Что ж! Будем вместе работу искать! — улыбнулась непонятно чему Виктория.
Трусь всем телом о Стаськин живот, спину. Впиваюсь когтями в туман — в том, что сегодня его будет много, я даже не сомневался. Кто угодно в такой ситуации затуманится. Мур-мур-мур! Окунаюсь с головой в дурманящую черноту, отгоняю коварный морок. С ошметками болотной тины…
Эх, Стаська, Стаська, боюсь, придется звать подмогу. Ты спи, драгоценная. А я пока поработаю. Та-а-ак, где-то здесь должно быть. На этом стуле сидели, помню. Эх, Повседневность со своими уборками! Все запахи уничтожила. Ага, унюхал. Выхожу на связь! Сложно влиять на малознакомых людей. Но, в принципе, реально. Особенно, когда от малознакомого зависит судьба тебе родного человека.
Мррр!
Кажется, получилось!
Теперь можно и самому поспать.
Он приехал ближе к полудню. Незадачливый владелец зашкафного презерватива.
— Ты мне снилась сегодня, — ответил на удивленный Стаськин взгляд. — Я заезжал к тебе на работу. Почему не сказала, что у тебя проблемы?
— Ты не звонил. — К моей Замечательной вернулся дар речи. — Я решила, что не хочешь меня видеть.
— Глупенькая! Я просто… боялся, что ты сердишься из-за того, что я тогда…
— Глупенький!
И славно. Идите, гуляйте. Вадик, он хороший. На фоне большинства двуногих. Вон светится весь, аж искрится! В прямом смысле. Нет, вам, людям, этого, конечно, не увидеть. Как не видите вы Стаськину водную гладь или мамашино болото. А у Вадьки — тоже вода, только блестит на ней не серебро, а свет. Живой, солнечный, вперемешку с неживым, электрическим. Чем счастливее Вадька, тем больше солнечного. Ударили лучи, разогнали туман Станиславы, заиграли на брызгах жемчужных. Красотища! Отлично — я хоть передохну немного. Давно не уставал так. Уффр!
Если это существо повседневное в ближайшее время никуда от нас не денется… Кстати, о существе. И чего мы опять раненым скунсом по квартире мечемся?
Болото. Ликует, бурлит. И еле-еле просматривается в трясине след от ручейка засохшего.
— Дрянь неблагодарная! Как уехала в столицу, так мать уже и не нужна! Сократили ее. Ах, бедняжка! Может, хоть теперь начнет мать ценить!
Плещется болото. Заляпывает след от ручья. Застыла посреди топей маленькая фигурка — улыбающаяся странной улыбкой темноволосая женщина.
Лапы кошачьи! Стаська! Кого же ты к нам в дом пустила?
Ответ на этот вопрос я искал весь следующий месяц. И чем больше наблюдал за матерью с дочкой, тем меньше нравилась одна из них.
Не взяли Стаську в журнал — журчит ручей на болоте у Виктории. Искренне — уж я-то знаю! — сочувствует она дочери, успокаивает, тортик купила. В утешение. Стаська же места себе не находит, на Вадьку из-за ерунды накричала. Опять поссорились. А ручей на болоте еще шире стал. И мамаша работу нашла — в рекламе молока снимается. Стараюсь я, мурлыкаю изо всех сил, отгоняю туман от Стасёньки. Туман-то уходит, но и воды все меньше становится…
Впрочем, так просто водную гладь не победишь, встрепенулось серебро, заблестело на солнце — недолго пробыла без работы Станислава. Теперь она корреспондент социально-политического ежедневника. Опасная работа, но я же рядом! От недовольных властителей Ненаглядную прикрыть — это вам не с Повседневностью болотной бороться. Вон опять ручей засох, трясиной покрылся.