Психопомп молчал.
— И все-таки? Скажем, вы верите в то, что являетесь проводником душ на тот свет? Психопомп — это ведь Гермес. Он транспортировал в Аид покойничков, а самых строптивых тащил на веревке из змей. Как это вяжется с вашими теориями о душе?
Нейротехник передернул плечами. Он заговорил, поначалу неохотно, но по мере рассказа голос его становился все оживленней.
— Знаете, Лойсо, тут в последнее время в связи с этими событиями часто упоминают репликантов, терминаторов и прочее. Мне сейчас тоже вспомнился один старый фантастический рассказ. Там речь шла об Армагеддоне, решающей битве сил света и тьмы. Фантастика заключалась в том, что на стороне света люди отправили сражаться роботов — правда, с блоком «пассионарное™» или без, не припомню. Воинство Господне победило, но в рай вместо людей забрали погибшие в битве машины.
Психопомп поднял голову и, глядя прямо в глаза коллеге, договорил:
— Вы спрашиваете, во что я верю? Так вот, я верю, что роботы вознесутся на небеса, а мы, Лойсо, останемся на Земле и займем их место.
ЭДУАРД ШАУРОВ
САМАЯ ВЕСЕЛАЯ ГАЙКА
Из десяти запущенных сегодня «пираний» домой вернулись только восемь. Такое случается сплошь и рядом, но я расстроился, словно потеря зондов произошла из-за моей личной некомпетентности. В полседьмого, зевая, как сытый кашалот, заявился Паоло. Паоло предпочитает работать по личному скользящему графику, и поскольку с работой своей справляется отлично, никто против этого не возражает. Выслушав мой короткий доклад, он неопределенно пошевелил пальцами в воздухе и водрузил свое немалое тело в печально скрипнувшее кресло.
— Спокойно, студент, — пропыхтел он, — «пираньи» — материал расходный, лимиты на этот месяц пока имеются.
— И еще, похоже, пробы из двести шестнадцатого керна испорчены, — сообщил я виноватым тоном. — Наверное, мне нужно было обработать их вручную.
— Тебе нужно за гайку подержаться, — заявил Паоло. — Свободен, студент! Суши весла, в смысле, отдыхай.
Я в очередной раз ни фига не понял, но уточнять не решился.
Покинув лабораторный отсек и поднявшись на архаичном эскалаторе к верхней палубе, я пошел по пустынному тихому коридору в сторону Левиной радиорубки. Пол привычно покачивался под ногами. Никогда в жизни бы не подумал, что на ганимедской подледной гидростанции может быть так обыденно, тихо и даже скучно. А три месяца назад я на сто процентов был уверен, что мне жутко повезло. Еще бы! Выиграть единственное распределение в Дальнее Внеземелье, на станцию Модхейм! Жребий тянули всем потоком. Никогда не был везунчиком, а тут такая удача! Радость несколько омрачал тот факт, что на реверсе этой медали значилось: «два с половиной года». Но мы с Аришкой решили, что мы сильные. Ведь что такое разлука? Не более чем тренинг для настоящих чувств, цемент для серьезных отношений. Зато молодого специалиста с опытом работы на ганимедской ГИС потом будут рвать с руками и ногами. И вот я улетел к Юпитеру, на самую старую из подледных станций, моя девушка осталась в Антарктике, а теперь, спустя всего два месяца настоящей разлуки, я уже не так уверен в правильности своего выбора. Последнее письмо от Аришки я получил две недели назад, хотя мы договаривались писать друг другу каждые два дня. Вот и думай что хочешь.
— Оставь меня в покое! — сердито сказал впереди тихий женский голос.
Я невольно замедлил шаги и прислушался. Невнятно и сладко забормотал мужской голос.
— Прекрати, — повторила женщина.
Справа от меня тянулась «галерея героев», как ее называл Лева — два ряда физиономий именитых сотрудников Модхейма. Портрет с подписью «Рауль Мартинес» едва приметно помаргивал, словно бы сам Мартинес, похожий на пожилого Хемингуэя, подмигивал мне весело и ободряюще. Слева от меня, пятью шагами впереди, располагался отворот в боковой коридор. Непроизвольно вытягивая шею, я осторожно двинулся в ту сторону.
Они стояли почти у самого прохода: старший гидробиолог станции Гас Трэнтон и Хелена ван Дайк. Они не видели меня, увлеченные своим то ли спором, то ли ссорой, и я хотел было тихонько проскользнуть мимо, но Гас вдруг протянул белую ухоженную руку и весьма бесцеремонно схватил Хелену за задницу. Это было настолько невероятно, что я остановился. Гас Трэнтон, тихий кабинетный гриб с лицом вечного девственника, которому не хватало древних очков с толстыми маленькими стеклами, ухватил гляциолога Хелену ван Дайк за задницу! Нагло, развязно и еще черт знает как. Я обомлел. Хелена коротко размахнулась. Шлеп! Голова Гаса дернулась влево, но пальцы он разжать и не подумал. Я громко кашлянул. Трэнтон вздрогнул, увидел меня и быстро убрал руку. Хелена, покраснев до корней волос, упорхнула прочь, а я и Гас остались стоять в коридоре. Некоторое время мы рассматривали друг друга с интересом и некоторой неприязнью, потом Трэнтон пригладил ладонью волосы и сказал самым светским тоном:
— Вы неважно выглядите, Антон, у вас лицо сердитое. — Он секунду подумал и добавил: — Вам просто необходимо подержаться за красную гайку.
— А вам? — спросил я, тихо закипая. — Может, вам тоже необходимо за какую-нибудь гайку подержаться?
— Несомненно. — Трэнтон с готовностью махнул головой, глаза у него были масляные. — Именно за этим и иду. Был рад пообщаться.
— Взаимно, — пробормотал я.
Дурдом какой-то! Что этот тип курит?
Хелена нагнала меня почти у самой радиорубки.
— Антон, погодите. — Она поймала меня за рукав.
— Если вы об этом, — сказал я, — то обещаю никому ничего не рассказывать.
— Вы все неверно поняли. — Хелена неловко улыбнулась. — Не думайте ничего такого про Гаса.
Я кивнул. Наверное, она заметила на моем лице тень сарказма, потому что сразу добавила:
— Дело в том, что Гас занимается кое-какими исследованиями, а это, скажем так, побочный эффект.
— Да мне-то что, — пробормотал я.
Хелена испытующе заглянула мне в лицо.
— А как у вас дела, Антон? — внезапно спросила она. — Письмо от девушки не пришло?
Мысленно понося Леву самыми последними словами, я покачал головой.
— А вы подержите красную гайку, — посоветовала Хелена. — Будет легче. Ей-богу.
Вот, не хочешь доверяться трепачам, а выходит так, что доверяешься. Над Модхеймом два десятка километров метастабильного кристаллического льда, и вся связь с поверхностью Ганимеда идет исключительно через кабели подъемной шахты. Так уж здесь повелось, что кабелями, а присно и приемом-передачей неслужебной информации ведает бортинженер гидростанции Лева Симонов, он же по совместительству трепач и болтун.
С трудом сдерживая злость, я постучался в радиорубку, бывшую одновременно мастерской и Левиной каютой.
— Входите! — крикнули из-за двери.
Я вошел. Хозяин рубки сидел за раскрытым монитором.
— А! Это ты! — сказал Лева неохотно. — Садись, коли пришел.
— Кого я не люблю, так это болтунов, — сказал я, останавливаясь у него за спиной.
— Я тоже, — поддержал Лева. — Ты про что, вообще?
— Елки-палки! Тебя кто-нибудь просил трепаться про меня и Арину?
— Да я и не трепался особенно, — обиженно ответил Лева. — Ну, Тоньке обмолвился ненароком. А что ты так разволновался?
— Ничего. Мне сообщения были?
Лева грустно покачал головой:
— Нет, старик. Разве ж я бы молчал?
— Кто тебя знает, болтуна?
— Давай чуть позже подеремся, — жалобно предложил Лева, — а то мне еще заявки нужно сегодня оформить.
— Да я, собственно, про почту зашел узнать. А что за заявки?
— На гайки.
— Какие еще гайки? — удивился я.
— Тебе по сортаменту перечислить? — ехидно осведомился Лева.
— Обойдусь, — мрачно сказал я.
Уже в открытых дверях я остановился:
— Слушай, Лев, за какие гайки мне сегодня уже в третий раз советуют подержаться? Да и раньше, если вдуматься…
— А, это? — Лева пренебрежительно махнул рукой. — Не слушай местных фольклористов, лучше сходи на смотровую, развейся. Полезнее будет…