— А знаете, в чем дело? Мне дают отпуск на шестьдесят суток. Поеду в Москву, оттуда — на Дальний Восток к семье.
— Когда едете?
— Осталось немного, провести вот этот самый полет, и все будет в порядке.
В комнату вошли летчики Громов и Балашов.
— С вас причитается, товарищ командир. Говорят, что вам разрешен отпуск.
Попович рассмеялся:
— Теперь от вас зависит. Потопим что-нибудь — поедем. А не выйдет — будем сидеть дома.
По дороге в столовую Попович пожаловался, что несколько дней назад его не выпустили в воздух. Он уже сидел в самолете и был готов лететь для нанесения удара по конвою. Вперед пошел разведчик. Один вовсе не вернулся, должно быть, сбили истребители. Второго тоже атаковали много раз. Прилетел весь израненный.
Попович прекрасно понимал опасность предстоящего рейса, но говорил об этом как о самом заурядном, будничном деле. К тому же шутил:
— Вот когда узнаете, что мы вылетели, приезжайте, обеспечим мировым интервью...
После ужина мы вскакиваем в кузов грузовика и едем на аэродром. Когда я впервые видел этот аэродром зимой, он показался мне очень большим. Тогда лежал снег, сопки сравнялись с полем. Теперь я разглядел аэродром получше. Оказалось, что он не такой огромный.
Поднимая столбы пыли, на взлетную полосу вырулили маленькие боевые машины.
Мы подошли к этим самолетам. Издали на фюзеляжах я увидел три, четыре и пять красных звезд.
В кабине одной из машин в полной готовности сидел сухопарый, загорелый старший лейтенант Харламов. Он охотно показал мне самолет и рассказал, что несколько дней назад в неравном бою наши сбили восемь «мессершмиттов», потеряв одну машину.
— На вертикальных скоростях мы особенно задаем им жару, — сказал летчик.
Он хотел еще что-то добавить, но в эту минуту взвились две красные ракеты. Летчик крикнул технику:
— К запуску!
Через несколько секунд я глазами проводил его в воздухе.
Я давно не был на аэродроме и, может быть, поэтому остро воспринимал его жизнь, обращая внимание на множество деталей. Кроме бензозаправщиков, по полю двигались автомобили с цистернами и поливали песок какой-то темной жидкостью. Оказывается, это было новое средство против пыли. Оно действует много дней, и поэтому аэродром теперь не нужно поливать из шлангов.
В землянке эскадрильи демонстрировали кинофильм «Подруги». Часть летчиков находилась в кино, а часть играла в волейбол на площадке. Все смеялись над неуклюжими движениями долговязого стрелка-радиста Бородина. На полторы головы выше своих товарищей, в меховых унтах и в меховой куртке, он, весь потный, носился за мячом по всему полю.
У крайнего бомбардировщика-торпедоносца возился с гайками и ключами маленький человек в синем комбинезоне и морской фуражке, старательно закрепляя торпеду — длинную металлическую сигару с красным наконечником. Это означало, что торпеда учебная. А рядом, на стеллаже, блестящая, слегка покрытая смазкой, лежала боевая торпеда. Над аэродромом проплывали стаи штурмовиков, вихрем проносились «аэрокобры», медленно и чинно утюжили небо связные самолеты ПО-2. И вдруг над лесом повис в воздухе какой-то незнакомый самолет. Кто-то насмешливо крикнул:
— «Чемодан» летит!
Долго мы смотрели, как четырехмоторное чудовище делало круги, заходило на посадку.
Но вот заглохли моторы, открылся люк, спустились лесенки, и, как горох, посыпались люди, мешки, ящики, чемоданы. Целое подразделение краснофлотцев со всем вооружением и имуществом прилетело на этом самолете.
Я несколько иронически отозвался об этой машине, но летчик Громов с серьезным видом меня остановил:
— Прошу не издеваться над «стариком», ТБ-три десять лет назад считался нашим лучшим бомбардировщиком, возил танки, парашютные десанты сбрасывал. Могучая машина!..
В тоне Громова звучало глубокое уважение к этому заслуженному самолету.
Ярко светило солнце, и поэтому я потерял представление о времени. Каково же было мое изумление, когда оказалось, что сейчас два часа ночи. Кто-то меня схватил сзади и крепко сжал руками. Я вывернулся и увидел перед собой ухмыляющегося до ушей маленького рыжего майора Ределя, с которым в одном вагоне и в одном купе приехал на Север.
— Вы все еще здесь? Я за это время побывал и на Балтике, и на Черном море. По моему проекту штатную машину переоборудовали под торпедоносец, и я теперь занимаюсь обучением летчиков. Сейчас полечу, увидите!
Попович, Балашов, Агафонов вышли из землянки в меховых унтах и направились к самолетам. Вскоре загрохотали моторы, и они взлетели. За ними взлетел и Редель. Под плоскостью его самолета виднелись две учебные торпеды.