Куников знает цену слову — сказывается журналистская жилка. На днях Галя слышала его выступление на партийном собрании.
— Победит тот, у кого выше организованность и дисциплина… Дисциплина — это бой до последнего. Дисциплина — это боевая учеба. Дисциплина — это укрепление местности. Это инициатива в работе. Это высокая организованность. Дисциплина — это чувство долга. И пусть каждый всей совестью коммуниста отвечает эа свое дело!
А несколько часов назад, перед посадкой на катера, Куников построил отряд и сказал только одно слово:
— Долбанем?
— Долбанем, — ответили дружно и громко десантники.
Галя и Люба подписали клятву.
— Цезарь, сколько тебе лет? — спросила Галя.
— Угадай.
— Не умею.
— И не много, и не мало… Золотой возраст мужчины.
— Тридцать пять.
— На годочек меньше. Вот когда исполнится тридцать пять, погуляем на дне рождения.
— Товарищ майор, — сказала Любаша. — Вы знаете, что наш десант называют «высадкой к черту в зубы»?
— Тем хуже для черта, Люба. Будет шамкать на старости лет.
Наступало 4 февраля 1943 года…[11]
Если забыть, что стреляют в тебя, если не просто упасть и потом зарыться в эту холодную гальку, а спокойно лечь на спину и смотреть в непроницаемую гладь неба, где, состязаясь, уносятся в море рои желто-красных трассирующих пуль, где, точно играя в «салочки», мечутся над водой лучи прожекторов, то все могло показаться очень даже красивым.
Высота, с которой стреляли немцы, не была видна в темноте, но огневые точки выдавали ее, словно незамаскированные окна. Катера еще стояли у берега, и группа обеспечения выгружала продукты, боепитание. Пули жужжали, выли, свистели. Но все же враг, потрепанный огнем корабельной артиллерии, стрелял торопливо, не метко.
Как потом выяснилось, отряд высадился почти без потерь — это была большая удача в такой десантной операции.
Плацдарм — жизнь и смерть любого десанта. Десант стремится к расширению плацдарма, как растение к свету. Какой бы ни была внезапной десантная операция, противник рано или поздно опомнится, подтянет силы. Точно так же и десант должен получить подмогу. Для этого ему необходимо захватить плацдарм. Клочок земли, за который бы стоило биться.
Цезарь приказал Гале:
— Радируй открытым текстом: «Полк высадился благополучно, без потерь, продвигаемся вперед. Уничтожил две пулеметные точки. Жду подброски». Почему полк? Две роты. Правильно. Но противник перехватит радиограмму. У фрицев это дело поставлено «зер гут». Пусть думают, что на Суджукской косе русский полк разворачивается.
Штурмовые группы двигались во всех направлениях, и прежде на высоту, в сторону Станички.
Перебравшись через железнодорожную насыпь, Любаша увидела справа белые домики поселка. Сзади, с пристани рыбозавода, строчили наши пулеметы. Рядом с ней, шага на два впереди, бежал Петр Самородов. И еще много десантников бежало, где придется: впереди, позади, справа, слева.
Осветительная ракета озеленила ночь. И Самородов махнул рукой и крикнул:
— Ложись!..
Он очень своевременно подал эту команду, потому что секунду спустя немцы нанизали железнодорожное полотно на пулеметные очереди. И рельсы завыли, глухо, басисто. А потом рельсы зарычали, и галька зарычала и зашевелилась — может, хотела спастись бегством.
Немцы стали стрелять из орудия. Судя по вспышкам, оно стояло невдалеке от дзота, из которого палили пулеметы.
Самородов выкрикнул шесть фамилий. Пояснил:
— За мной! Остальным оставаться на местах. Прикрывать нас огнем.
Тогда-то Любаша и вспомнила, что у нее есть автомат. Короткий, тяжелый, с круглым диском — пистолет-пулемет Шпагина. Нечего сказать! Так испугалась, что позабыла и про оружие.
Конечно, Любаша испугалась. Но только немножко. Это бывает всегда и со всеми. Она помнила наставления командиров — быстрее преодолевать прибрежную полосу. А немцев из-за темноты не было видно. И Любаша торопилась, старалась не отстать от товарищей. Все бежали быстро. Кричали «ура». И другие слова — не очень культурные.
Любаша вскинула автомат. Подползла к телеграфному столбу, лежащему вдоль дороги. И, приладившись, оттянула затвор. Она по-прежнему не видела немцев, но язык пламени хорошо различался над дзотом. Любаша стала стрелять в него, словно надеялась загасить.