— Я к вам с какой просьбой? Мне дранку привезли. Хотим крышу крыть. Не взялись бы вы, дедушка, за эту работу? Говорили, вы на все руки мастер.
— Правильно. Только, говоришь, ты дранку привезла? Как понять? С Мартынюками жить собираешься? Или на квартиру поляков метишь?
— На квартиру поляков.
— Из села, значит?
— Из Георгиевского.
— Губа не дура. Толковая ты девка. Может, мы с тобой и договоримся.
— Хорошо бы.
— Сколько дранки?
— Тридцать сотен.
— Не хватить может.
— Постараться надо.
— Старайся не старайся. Дом — махина.
— Много еще дранки нужно?
— Да хотя бы сотен пять.
— Достану.
— Ну и хорошо. А стропила у вас есть?
— Какие стропила?
— Обыкновенные. На которых крыша держится.
— Мы не знали.
— Так… А рейки есть?
— Нет.
— Умники! На что же я буду дранку класть? На белый свет? А гвозди есть?
— Есть немного, — вступил в разговор Степка.
— Из гнилых досок надергал. Они, милый, дранку попортят. Нужны специальные драночные гвозди.
— Много? — упавшим голосом спросила Нюра.
— Много ли, мало. А каждую дранку в двух местах закрепить нужно. Так… Проволока есть?
— Какая?
— Нет, вот вы, соседи, точно из присказки… «Тетушка Варвара, меня матушка послала: дай сковороды да сковородничка, муки да подмазочки; вода в печи, хочет блины печи».
Нюра покачала головой:
— Не нравятся мне ваши прибаутки. Дранка у нас есть. И разговор требую серьезный.
— Ну если требуешь, тогда другой колер… Стропила у меня припасены. На рейки доски пустим. Маленько я имею, и Степан, вижу, таскает. Обойдемся. Гвозди постарайся достать. Сколько сможешь. Не хватит, будем из проволоки рубить. За это, конечно, особая предстоит плата. Да и качество не то…
— Понимаю…
— Человек я старый… Поднять вам крышу, — значит, свое здоровье ущемлять придется. Поэтому за одни бумажки работать не буду. Но так как вы соседи, возьму дешево. Положишь мне литр подсолнечного масла, килограмм сахара, два килограмма крупы, какой придется, но лучше гречки, консервов на твое усмотрение три банки, два куска мыла… И тыщу рублей денег.
— Тысячу рублей дадим, — ответила Нюра. — И литр подсолнечного масла. Сахару не будет, а только полкило мармелада яблочного. Консервов никаких. Но мыла жидкого.
— Черного? — спросила молчавшая до этого сноха.
— Черного… Мыла жидкого могу два литра. Крупы… Крупы могу три пачки перлового концентрата. По двести граммов в пачке. Но с солью и с маслом. Вот и все…
— Маловато, — сказал Красинин. — Стропила — это тяжесть. Ее на какую высоту поднять надо. Да еще поставить. Консервов мясных или рыбных следует.
— Не будет. — Нюра говорила деловито, как за стойкой буфета. — Горчицы пачку могу добавить и гвоздики.
— Зачем они?
— В хозяйстве пригодится.
Старик Красинин ничего не ответил. И молчал долго, складывая деньги в баул. Нюра терпеливо ждала. Сноха не поднимала глаз от штопки. Наконец, когда старик спрятал все деньги и защелкнул замок баула, Нюра не выдержала:
— Магарыч будет. Бутылка водки.
Может, она поспешила. Может, и нет. Только Красинин сказал:
— По рукам. Согласен.
— Дедушка, дранка у нас в доме лежит… Без присмотра. Не ровен час… Люди разные.
— Не беспокойтесь. Коли договорились, присмотрю.
— А стакан подсолнечного масла сейчас получить нельзя? — спросила сноха, пугливо взглянув на Красинина.
— Можно, — помявшись, ответила Нюра.
Сноха накинула шаль и пошла вслед за Степаном и Нюрой.
На улице по-прежнему было темно. Но звезды светили ярко. И ветер был вскормлен весной. Травой, почками. И кузнечики трещали далеко и близко. Высоко — на горе и внизу — у моря. Мир от этого треска, от этих запахов казался особенно большим, таинственным, необъятным.
Старик Красинин никогда Степке не нравился. Не мог мальчишка испытывать теплого чувства к скупому человеку, который недолюбливал его и запрещал дружить с ним своему внуку, Степке не нравился взгляд Красинина, его улыбка, манера разговаривать — поучительная, с ехидцей. Однако нужно быть справедливым: Красинин оказался человеком слова и дела.
Уже на другой день, засучив рукава, он старательно обтесывал бревна, предназначенные для стропил. Его остро отточенный топор то взлетал, то опускался, описывал полукруг, яркий, как вспышка. Свежие щепки пахли рубленым деревом. И от этого запаха, солнца, стука немного кружилась голова и хотелось бегать и размахивать руками.