— Вот бы у паука терпения подзанять, — пожелал бывший шофер Жора.
— Нашел кому завидовать, — возразил Слива и плюнул.
— Я не завидую. Я бы в долг.
— Долги отдавать — не пировать. Расскажи лучше: за что попал?
— Я не попал. Я влип. Трижды предупреждали меня, чтобы гражданских не возил. А как откажешь? Девчонку одну из Георгиевского в Туапсе подбросил. А меня хватились и приляпали самовольную отлучку… — Жора вздохнул. Нет, он так не раскисал, как архивариус, утопивший пушки. Жора решил в первом же серьезном деле или геройски погибнуть, или смыть пятно.
Когда он думал о серьезном деле, то считал так: сама борьба с нашествием — дело серьезное, но как, допустим, в машине наряду с первой скоростью есть и третья, так и на фронте: одно серьезное дело другому неровня. И если ты сидишь в обороне, то шанс остаться в живых или умереть колеблется — пятьдесят на пятьдесят. Но случаются и такие дела, когда цифровое соотношение бывает до жути страшным: девяносто девять против одного, одного-единственного шанса выжить. И если штрафная рота попала в такое дело и с честью выполнила его, тогда всем — и живым и мертвым — прощаются провинности, ибо произошло самое чистое искупление — искупление смертью.
Интервалы между шеренгами были больше обычного. Каждый нес санки, и полозья торчали над касками, словно рога.
Широкая спина Чугункова раскачивалась перед Жорой, как телега на ухабах. И скатка очень походила на хомут. Это сравнение лезло в голову, и шофер злился — такая же скатка, может, только меньше потертая, ехала и на нем. Но правды ради не следовало забывать, что именно на скатке лежали санки и полозья не резали плечи.
Чугунков шел твердо и размашисто. Малорослый, щуплый Слива едва поспевал за ним, мельтеша короткими, как обрубки, ногами. Отставать было нельзя. Дорога в гору карабкалась узкая. Глина, песчаник. И рота двигалась по двое, растянувшись, точно оброненная пряжа.
Молчали. Даже Слива не трепал языком.
Лицо архивариуса было мокрым от пота. Он глядел вниз, где камни шевелились под ногами. Иногда скатывались с дороги и шуршали в цепком кустарнике, как змеи.
Гора разворачивалась, отступала назад. Но впереди вырастала новая. А за ней в расплывчатой дымке темнели другие вершины, лобастые и суровые.
Жора обожал дороги. Ему редко приходилось одолевать их пешком, но, сидя за баранкой руля, он смотрел в ветровое стекло, словно на экран, не задумываясь над тем, что видит, и не запоминая разных отдельных красот. Он воспринимал все сразу, как подарок. И получал большое удовольствие.
Житейские случаи, связанные с дорогой, Жора помнил. Охотно рассказывал:
— Еду однажды. Вижу, на шоссе, чистом, как стол, ящик лежит. Чуть треснутый. Подошел, посмотрел: полный ящик сливочного масла. У какого-то раззявы из кузова выскочил… На пропой души прилично было бы. Только я масло в милицию отвез. Думал, в газете пропечатают. Никак нет. На три рубля братишки оштрафовали: стоп-сигнал на моей машине оказался не в порядке.
Или:
— Посадил я в кабину женщину. Проголосовала на дороге. Средних лет. Вроде как не деревенская, в полосатое платье одетая… Однако все твердит, что она — корова Ласточка. Я поначалу понял, что она корову Ласточку разыскивает. Да и говорю: дескать, ты бы лучше пешочком, корова не автомобиль, чего ей на дороге делать?.. А она как посмотрит на меня, как замычит. С перепугу я чуть баранку не выпустил… Оказалось, чокнутая, из сумасшедшего дома сбежала. К следователю меня вызывали, как и что спрашивали.
Когда свернули за гору, спрятались от солнца, идти стало легче.
Слива вполголоса запел:
А кто не помнит? Девчонка — это тебе не геометрия. По геометрии у Жоры всегда было «плохо». Из-за нее он, можно сказать, школу бросил. С восьмого класса шоферить пошел. Осенью любовь случилась. Кажется, с первого взгляда, а может, и не с первого… Получил он аванс, в клуб пришел выпивши, конечно. Танцевать Жора не умел, а веселье с ребятами какое? Папиросы да треп. Дождался конца танцев. Девчонки выходят. Смешком брякнул:
— Девочки, возьмите нас в провожатые. Без нас заблудитесь.
Одна не растерялась:
— Спасибо за заботу, только дорога к нам грязная.
— Ничего. Мы на резиновом ходу.
— Раз так, нам не жалко.
Лицом миленькая, но обыкновенная. А со спины как увидел! Да что и говорить… Тоненькая, словно тростинка, а бедра, как буква «ф». Нет, Жора — человек не тонкой конструкции. Другой бы полюбил за душу, за глаза, за улыбку, черт возьми, а вот Жора такой, простой.