— Нет, — брезгливо сказала Любаша, — лучше под открытым небом!
Когда вышли из конюшни, то снова поняли, как хорош мир, если бомбы не сыплются на голову, и светит солнце, и ветер, бежавший от моря, немного шевелит волосы и забирается под рубашку.
На пригорке стоял домик с узкой во весь фасад террасой, он не был огорожен забором. Перед домом белела печка, и дым изгибался над невысокой мазаной трубой, словно рог.
— Это что? — спросила Любаша.
— Не поймешь, — ответил Паханков. — Склад не склад, контора не контора.
— Тем лучше. Будем жить на крыльце склада тире конторы, — решила Любаша.
— А как же? — возразил Паханков. — Там все-таки я со своей семьей располагаюсь.
— Не поместимся? — спросила Любаша.
— Да как сказать… — мялся Паханков. — Половину крыльца уступить могу…
— А может, все-таки попроситься к Чугунковым? — неуверенно сказал дядя Володя. — Жора обещал твердо.
— Жора… — пренебрежительно возразила Люба. — Жора не их сын. А сына Чугунковых мы не знаем…
— Это так.
— Рядовой Чугунков! — крикнул младший лейтенант Локтев.
Чугунков ящерицей проскользнул между камнями, прижимаясь к вздрагивающей от взрывов земле.
— Нужно пробраться к вершине. — Локтев перевернулся на спину и поднес к глазам бинокль. — Нет, я ничего не вижу.
Чугунков поморщился.
— Сможете? — спросил Локтев.
— Если приказываете.
— Зачем так? Нужно узнать, живы ли корректировщики. Может, и нет смысла держать эту проклятую высоту.
— Похоже, есть. Раз немцы на нее, как саранча, прут.
— Морские батареи не стреляют уже третий час.
— Это плохо, — сказал Чугунков. И добавил: — Я попробую…
— Только осторожнее, — попросил Локтев. — И возвращайтесь быстрее. Мне будет трудно без вас.
— Спасибо, командир…
— Знаете, я все-таки не командир, я архивариус… Это слово звучит очень книжно. Правда?
Но Чугунков не понял его. Он понял другое: нужно ободрить взводного сейчас же, не сходя с места.
— Вы командир, — сказал Чугунков. — Самый нормальный. Вам только нужно научиться ругаться матом. И будет полный порядок.
— Это неверно, молодой человек. Я знаю многих командиров разных рангов — людей исключительно культурных.
— Разных рангов — другое дело, — ответил Чугунков. — Но взводный и ротный должны уметь говорить по-свойски. Иначе им хана!
— А что такое «хана»?
— Конец, — пояснил Чугунков. И как-то посуровел, напрягся и стал осторожно пятиться назад. Потом он скользнул за камень, а еще через несколько секунд спрыгнул в расщелину.
Локтев потерял его из виду. Повернулся. Поднес к глазам бинокль и стал смотреть вперед.
Солнце еще не забралось в зенит. Светило слева над горой. И легкое марево дрожало перед фронтом, нежное, как ранний цветок. Стволы кленов и ясеней отливали обманчивой синевой, тогда как верхушки деревьев были багряно-желтыми, потому что марево струилось низом и солнце ласкало увядающие листья заботливо, щедро.
Немцы прятались там, за стволами деревьев. Вспышки из автоматов и пулеметов выдавали себя, словно огни маяков. Но патронов во взводе Локтева оставалось мало. И он уже час назад распорядился стрелять только наверняка.
К несчастью, противник патронов не экономил. И мин не экономил тоже. С пронзительным завыванием, шипением и свистом они неслись к высоте Сивой, норовя угодить в вершину, где затаились корректировщики. Засекли их немцы визуально или запеленговали работу радиостанции, Локтев не знал. Но у него не было сомнения: враг обнаружил корректировщиков и поставил своей целью уничтожить их.
Возможно, это уже случилось. Локтев не был уверен, что корректировщики живы и продолжают выполнять задачу. Молчание артиллерии лишь усиливало его беспокойство.
По цепи — беспроволочному телеграфу — пришло сообщение: противник в составе усиленного взвода атакует северо-восточный склон высоты.
«Надо спешить туда, — подумал Локтев, — Кажется, меня убьют. Вот только поднимусь и спрыгну в расщелину. Тогда Чугунков найдет мое тело, если, разумеется, вернется целым и невредимым. Нет, Чугункова не убьют. Это у него на лице написано. У снаряда и у пули понимание есть, что им можно, что нельзя. Есть ли? В народе говорят: смерть слепа… А может, остаться здесь? Ну какая от меня помощь там, на северо-восточном склоне? Из автомата стреляю хуже некуда. Нет. Не пойду».
И он встал не таясь. Равнодушно спрыгнул в расщелину. Вышел на склон. И, будто во сне, пренебрегая всеми правилами военной маскировки, размеренным шагом, сутулясь, пошел на северо-восток. Может, вокруг него свистели пули, может, нет, Локтев не знал, потому что не замечал ничего.