И бойцы взвода, увидев своего командира, спокойно шагающего вдоль позиции на виду у противника, не просто подивились его смелости, но и заразились ею. И каждый стал силен, как дюжина. И противник вновь отступил с большими для себя потерями…
Локтев сидел, прислонившись спиной к теплому шершавому камню, и видел над собой бесцветное солнечное небо и твердь горы, уходившую ввысь стремительно и круто.
Чугунков говорил:
— Там полный разгром. Они расквасили всю вершину… Лейтенанта и матроса — подчистую. Радист ранен в бедро. Перевязал как мог.
— Рация?
— Была цела. Он с морским штабом связь держит.
— Потому немцы и бьют.
— Да, — удивленно согласился Чугунков. — Как я сразу не сообразил.
— Радиопеленг.
— Ему надо прекратить передачи, — сказал Чугунков. — Может, фрицы тогда отстанут.
«Надо связаться с майором Журавлевым, — подумал Локтев. — Надо просить помощь и боеприпасы. Отобьем одну атаку, самое большее — две… А что дальше?»
— Вы побудете здесь за меня, — сказал Чугункову.
— Это не по уставу. У вас есть помкомвзвода.
— Убит.
— Остались командиры отделений.
— Я назначаю вас своим заместителем.
— Это не по уставу, — повторил Чугунков.
— Возможно. Но… приказ начальника не обсуждают.
Чугунков кивнул: ясно, не обсуждают. Предупредил:
— Будьте осторожны.
Радист стонал в неглубоком окопчике, вырытом за огромным морщинистым камнем. Камень центровал вершину. Однако немецкие минометчики не отличались меткостью. И не могли попасть именно в центр. Вот почему рация уцелела. А радист был только ранен, в то время как товарищи его погибли. Они лежали метрах в трех от радиста, чуть присыпанные землей.
Локтев попросил:
— Свяжитесь, пожалуйста, со штабом моего полка.
— Вам радиограмма от майора Журавлева, — сказал радист и протянул блокнот, где нетвердым крупным почерком было написано: «Держаться до последнего. Высоту не сдавать. Обеспечу поддержку в течение часа».
— Когда принята радиограмма?
Радист вынул карманные часы:
— Двенадцать минут назад. — Лицо у радиста было молодое, страшно бледное, с тонким, заостренным носом.
Глазок на рации вдруг беспокойно замигал. Локтев услышал прерывистый писк морзянки. Радист сказал:
— Это мои.
Морщась от боли, принялся записывать знаки.
— Что они говорят? — спросил Локтев.
— Требуют корректировки… У вас нет воды? — Радист облизывал сухие, сморщенные губы.
Локтев отстегнул фляжку.
Радист припал к ней не жадно, а как-то почтительно. Возможно, от слабости. Напившись, произнес с тоской:
— Нам бы хоть одного артиллериста!
И у Локтева вдруг тоже пересохло в горле, и пальцы напряглись, как закостенелые. Спросил хрипло:
— Карта есть?
Радист кивнул:
— В планшете лейтенанта.
«Это не просто совпадение — это судьба, — билось в мозгу. — Это закон высшей справедливости, пославший меня сюда в этот день, в этот час. Такие примеры можно найти в истории, если листать архивы внимательно и трудолюбиво. Внимательно и трудолюбиво…»
— Передавайте: «Квадрат А-21. Вижу скопление пехоты и автомашин противника до батальона…»
Зашипела мина.
— Ложитесь, младший лейтенант! — через силу выкрикнул радист.
Локтев припал к земле. Немного поздновато. Осколок раздробил ему правую ключицу. Но боль архивариус почувствовал лишь тогда, когда попытался поднять бинокль. Стало жарко. И пот выступил на лице и на ладонях.
— Там плохо, — сказал радист. — Там совсем проклятое место.
— Вы правы. — Локтеву показалось, будто он крикнул.
Но радист не расслышал его слабого голоса. Спросил:
— Вы что-то сказали?
В это время три взрыва ахнуло в квадрате А-21. Перелет.
— Передавайте, — напрягался Локтев. — Влево сто, ближе триста…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Так, так… Дальше пятьдесят.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Хорошо. Цель накрыта…
С вершины до подножия Чугунков нес Локтева на руках, как малого ребенка. Санитар, принявший младшего лейтенанта на носилки, увидев изуродованное плечо, сказал тоном знатока:
— Этот уже отвоевался.
— Ну и что? — сердито возразил Чугунков. — У человека специальность есть. От него и в тылу польза будет. Тыл нынче кует победу. Слышал про это?