Генри Каттнер
Этот мир — мой!
Этот мир — мой!
Этот мир — мой!
— Впусти меня! — пищало за окном создание, похожее на кролика. — Впусти меня! Этот мир — мой!
Гэллегер автоматически скатился с дивана, встал, пошатываясь под бременем похмелья и огляделся. Знакомая лаборатория, угрюмая в сером свете утра, обрела более-менее определенные формы. Два генератора, украшенные станиолем, словно смотрели на него, оскорбленные своим праздничным нарядом. Откуда этот станиоль? Наверняка, после вчерашней попойки. Гэллегер попытался собрать разбегающиеся мысли. Похоже, вчера он решил, что уже Рождество.
Пока он это обдумывал, вновь послышался тот же писклявый крик. Гэллегер осторожно, вручную повернул голову, потом повернулся весь. Сквозь плексиглас ближайшего окна на него смотрела морда: маленькая и жуткая.
С похмелья лучше не видеть таких харь. Уши были огромные, круглые, поросшие шерстью, глаза гигантские, а под ними — розовая пуговка вместо носа, она непрерывно дрожала и морщилась.
— Впусти меня: — вновь крикнуло существо. — Я должен завоевать ваш мир!
— Ну и что? — буркнул Гэллегер, но доплелся до двери и открыл ее.
Двор был пуст, если не считать трех невероятных существ, что рядком стояли перед ним. Их тела, покрытые белым мехом, были толстые, как подушки. Три розовых носика сморщились, три пары золотистых глаз внимательно разглядывали Гэллегера. Три пары толстых ног одновременно шагнули, и существа переступили через порог, едва не опрокинув при этом Гэллегера.
Это было уже слишком. Гэллегер бросился к своему алкогольному органу, быстро смешал коктейль и влил его в себя. Стало лучше, но ненамного. Трое гостей то ли сидели, то ли стояли, но по-прежнему рядком, и смотрели на него, не мигая.
Гэллегер брякнулся на диван.
— Кто вы? — потребовал он объяснений.
— Мы либли, — сказал тот, что расположился поближе.
— Ага… — Гэллегер задумался. — А кто такие либли?
— Это мы, — ответили все трое.
Возник явный порочный круг, который, впрочем, был разрушен, когда груда одеял в углу зашевелилась, явив свету божьему морщинистое лицо орехового цвета. Появился мужчина — худой, старый и быстроглазый.
— Зачем ты их впустил, дурень? — спросил он.
Гэллегер попытался что-нибудь припомнить. Старик, разумеется, был его дедом, явившимся со своей фермы в Мэйне погостить на Манхеттене. Вчера вечером… Кстати, что было вчера вечером? Как в тумане вспомнились ему похвальба деда насчет того, сколько он может выпить, и неизбежный результат этого — соревнование. Дед выиграл. Но что было еще?
Об этом он и спросил.
— А ты что, сам не помнишь? — спросил дед.
— Я никогда не помню, — ответил Гэллегер. — Именно так я изобретаю: надерусь и… готово. Никогда не знаю, как. По наитию.
— Ага, — кивнул дед. — Именно это ты вчера и сделал. Видишь?
Он указал в угол лаборатории, где стояла высокая машина, чье назначение Гэллегер никак не мог определить. Машина тихо шумела.
— Вижу. А что это такое?
— Это ты ее сделал. Вчера вечером.
— Я?! А зачем?
— Откуда мне знать? — Дед со злостью посмотрел на него. — Начал орудовать инструментами и в конце концов смастрячил ее. Потом сказал, что это машина времени и включил ее, направив для безопасности на двор. Мы вышли посмотреть, но тут, откуда ни возьмись, выскочили эти трое, и мы быстренько смылись. Что мы будем пить?
Либли принялись нетерпеливо ерзать.
— На дворе всю ночь было холодно, — укоризненно сказал один из них. — Ты должен был нас впустить. Этот мир принадлежит нам.
Лошадиное лицо Гэллегера вытянулось еще больше.
— Ага. Если я построил машину времени, — хотя совершенно этого не помню, — значит, вы явились сюда из какого-то другого времени. Верно?
— Конечно, — подтвердил один из либлей. — Пятьсот лет или около того.
— Но ведь вы не… люди? Я хочу сказать, мы не превратимся в вас?
— Нет, — самодовольно ответил самый толстый либль.
— Вам понадобилась бы не одна тысяча лет, чтобы сравняться с нами. Мы с Марса.
— Марс… будущее… Но вы же говорите по-английски!
— Почему бы и нет? В наше время на Марсе живут земляне. Мы читаем по-английски, говорим и все знаем.
— И ваша раса доминирует на Марсе?
— Ну-у, не совсем, — либль заколебался. — Не на всем Марсе.