Такая убедительная победа разом вывела меня из-под интереса старослужащих, которые как будто перестали замечать мою скромную персону. Что удивительно, к игнору подключился и мой призыв — чего этих не устроило я понять так и не смог. Как бы то ни было, служить в такой приятной и тёплой атмосфере оказалось невозможно, а так как страна тогда из всех сил несла дружескую помощь братскому афганскому народу, я, как только представилась возможность, подал рапорт о переводе.
Всё-таки права была Настенька, когда провожала меня будто бы на войну — именно там я и оказался. Видимо, что-то такое чувствовало её сердечко, что-то такое, чего не объяснить словами.
Афган встретил меня жарой и пылью, но там было лучше, чем в части. Честнее как-то и меньше армейской глупости и уставщины. Правда, повоевать пришлось изрядно.
В один из боевых выходов, уже под конец службы, когда до дембеля оставалось всего ничего, наша колонна попала в засаду, и я четверо суток плутал по ущельям с раненым командиром на плечах. Чего только не натерпелся, но именно тогда страх, липкий и сковывающий, ушёл навсегда. Осталась лишь холодная решимость и осознание того, что умереть всё равно рано или поздно придётся.
Потом, уже в госпитале, где симпатичные медсестрички залечивали мои телесные и душевные раны, ко мне подошёл интересный мужчина в сером костюме и с комитетской физиономией. Он увлекательно рассказывал о долге перед Родиной, о необходимости противостоять империалистической агрессии и о многих других правильных вещах, а в конце предложил пройти отбор в специальный отдел КГБ. Я отказался, поскольку считал, что все долги мной уже розданы, а прокля́тые империалисты в ближайшем будущем самоликвидируются, не выдержав собственной гнусности. Мужчина в костюме не обиделся, а только улыбнулся и протянул визитку с одним телефонным номером.
— Звоните, если надумаете, — на прощание сообщил он.
За спасение руководства меня наградили дембелем и медалью, и я отправился назад в Москву, где уже полным ходом шла перестройка. Ускорение, гласность и демократизация принесли с собой много нового, в частности — наркотики, которые начали косить молодёжь не хуже автоматных очередей в Афгане.
Пристрастилась к заразе и моя сестрёнка… Когда я впервые увидел Настеньку после армии, то даже не узнал её. Осунувшаяся, серая, с мешками под глазами — она как будто жила в полусне и только едва заметно улыбалась. Не человек, а тень.
Я пытался помочь ей, спрятать, увести от этой напасти, но ничего не вышло — она просто сбежала. Через пару дней я нашёл её в каком-то притоне на продавленном диване — холодную, с остановившимся взглядом и тонкой ниткой слюны, стекавшей из уголка рта. Моя Настенька умерла. На войне мне довелось видеть всякое, но смерть сестры чуть не лишила меня рассудка. Не помню, сколько тогда простоял над её телом…
— А чё она, так и не проснулась?
Вопрос задал тощий парень, который, оказывается, всё время был в соседней комнате.
— Чего? — я смотрел, но не мог сконцентрироваться на нём, перед глазами всё плыло.
— Не проснулась, говорю? Она вчера у меня взяла на пробу порошка, поставилась и уснула…
— Так это ты, тварь, ей это говно дал?
Ответа я ждать не стал — метнулся вперёд и впечатал тощее тело в стену, а потом бил, бил, бил… В себя пришёл, когда кулаки уже не могли сжиматься, а голова наркоши превратилась в кровавое месиво. С такими травмами не живут — это я знал точно, но ни малейших угрызений совести не испытывал.
Милиция пришла на следующий день, и опера доставили меня в СИЗО. Жить не хотелось, но гнить на зоне из-за конченого урода хотелось ещё меньше… Тогда-то я и вспомнил о номере на визитке, которую мне дал мужичок с комитетской мордой. Через несколько часов после звонка меня забрали из изолятора в новую жизнь.
Секретное управление КГБ СССР, которое занималось подготовкой высококлассных диверсантов и ликвидаторов — вот где я оказался. После короткого карантина началась моя учёба: физическая подготовка, рядом с которой даже физуха в ВДВ казалась детским утренником, различные техники работы с собственным телом, дыхательные практики и даже медитация… А кроме того, тренировка памяти, навыки «чтения» людей, иностранные языки, выживание в любой местности и климате, оперативная работа и многое-многое другое.
Я научился делать оружие из любых подручных средств, научился убивать быстро и незаметно. Я сам стал оружием — опасным, умелым и смертоносным.
После завершения основной программы мне предложили пройти дополнительный курс, чтобы стать тем, кто уничтожает таких же, как я сам. Тех, кто предал, или тех, кто сломался. В прошлой жизни я вряд ли согласился бы на такое, однако теперь для меня ничего не имело значения.